Стасов показал читателям Бородина-композитора, не интересуясь Бородиным-химиком и скрывая в купюрах личные и бытовые детали. Последнее вполне естественно: были живы многие «герои» переписки, а детали повседневной жизни в XIX веке еще не приобрели исторической ценности.

Едва минуло 25 лет со дня смерти Бородина, как внимание публикаторов обратилось к иной области. В 1912 некто О. В–ва напечатала в «Русской музыкальной газете» фрагменты писем, собранных Стасовым в Публичной библиотеке (ныне Российская национальная библиотека), но исключенных из его публикаций. Материал озаглавлен «А. П. Бородин – в домашней жизни». Загадочная О. В–ва декларирует: «Нужно дорожить почти каждой строкой Бородина, каждой черточкой, дополняющей его славный, на редкость человечный, любвеобильный и прекрасный образ».

Наибольшая часть архива, показывающая Бородина именно с этой стороны, находилась тогда у Александра Павловича Дианина — любимого ученика, преемника в Военно-медицинской академии. В свое время Екатерина Сергеевна Бородина просила его не печатать те письма мужа, которые касаются ее. Так он и поступил, и только его сын Сергей Александрович Дианин в непростые времена взялся за труд публикации.

Следы огня

Издание Дианина, выходившее с 1928 по 1950, общеизвестно, поэтому в новом собрании подчеркнута преемственность: сохранено деление на четыре тома, дианинские номера писем даны в скобках. Однако принципы составления и редактирования иные. Включены только письма, без добавления критических статей, проектов речей, записок для памяти и прочих документов, которые Дианин эпизодически печатал. Зато помещены все находка, сделанные с 1950 по настоящее время. Многие уже печатались в различных изданиях (последняя такая публикация была в 2012 в 10-м выпуске сборника «Санкт-Петербургский музыкальный архив»).

Но и сейчас благодаря работе библиотек, музеев и архивов по атрибуции документов обнаруживаются новые письма. Так произошло с неизвестными ранее записками Бородина Александре Молас, которые хранятся в Российской национальной библиотеке. В одном из них упоминается «Сарабанда» Мусоргского — загадочное произведение, отсутствующее во всех списках сочинений Модеста Петровича. Письма зарубежным адресатам, как правило, находятся в частных собраниях, и владельцы редко стремятся их публиковать. Зато они периодически перепродают свои сокровища, при этом их тексты становятся доступны для копирования — хотя бы в отрывках.

Есть еще одна группа писем, прежде не публиковавшихся целиком – послания, написанные Бородиным вместе с женой или другими близкими людьми. Ранее печатались только фрагменты, принадлежащие главному герою. В новом издании эти колоритные тексты помещены полностью. Они дают возможность не только рационально оценить контекст, порождавший бородинские строки, но и буквально прочувствовать обстановку, в которой пребывал автор.

В процессе поиска нашлись и другие любопытные материалы. Наиболее крупное приобретение — подборка писем драматурга Виктора Александровича Крылова режиссеру Большого театра Николаю Петровичу Савицкому. Благодаря их переговорам «за спиной» у композитора с новой стороны открылась история создания оперетты Бородина «Богатыри» (подборка опубликована в журнале «Современные проблемы музыкознания», 2020, № 4). Необходимость внятно откомментировать загадочные строки из письма Балакиреву («Сегодня я буду брать ванну и разыгрывать первый акт из Вашей оперы… второго акта не будет, ибо подсматривать некому») привели к, вероятно, единственному дошедшему до нас фрагменту либретто оперы «Жар-птица», которое означенный Крылов сочинил в 1864. Как же хорошо, что Балакирев не всегда воплощал свои замыслы и не положил на музыку это курьезное подражание «Руслану»!

К сожалению, автографы имеют свойство не только находиться, но и теряться. Оригиналы более шестидесяти опубликованных писем бесследно исчезли: Дианин успел их напечатать, но не успел передать подлинники в государственные архивы. По всей вероятности, наибольшая их часть погибла в 1939 при пожаре в ленинградской квартире Дианина. Эта версия подтверждается следами огня на многих сохранившихся документах.

Графология и генеалогия

Сверка текстов по автографам показывает: несмотря на постоянную занятость и спешку, Бородин писал письма весьма аккуратно. Буквы, взятые Дианиным в скобки как неясно написанные либо вовсе замененные точками, вполне читаются и должны печататься без всяких скобок и точек. Только в предисловии к английскому изданию книги «Бородин» Дианин объяснил причину столь придирчивого отношения к тексту: «Целью этих знаков было дать материал для будущего психологического исследования. Согласно мнению некоторых графологов, у многих людей, в особенности у музыкантов, существует единый ритм, характеризующий личность и проявляющийся как в рукописных текстах, так и в других проявлениях личного характера, у композиторов, в частности, — в их музыкальных произведениях». Дианин был парадоксальной личностью. Математик-физик по специальности, он работал над публикацией со всей скрупулезностью. При этом он был натурой увлекающейся: в 1920-е годы стоял у истоков русской электронной музыки, в 1950-е увлеченно обсуждал с Георгием Михайловичем Римским-Корсаковым (внуком Николая Андреевича) опыты четвертитоновой музыки. Неудивительно, что психологические и графологические теории 1920-х могли его надолго захватить.

Один из самых сложных вопросов при публикации писем Бородина: как быть с черновиками? Волею судьбы они сохранились огромном числе, причем не всегда можно определить, что перед нами – черновик или неотправленный чистовик. До нас дошло более шестисот писем Бородина и почти семьсот фрагментов, но точное число зависит от методики подсчета. «Нужно дорожить почти каждой строкой Бородина…» Конечно, дорожить нужно каждой строкой, поместив часть из них в приложении.

Настоящий камень преткновения – имена и прозвища многочисленных родственников, знакомых и родственников знакомых Бородина. Чтобы читатели не заблудились в этой толпе, издание снабжено постраничными комментариями, подробным Указателем имен, а в первом томе также помещены генеалогические древа Александра Порфирьевича и его жены.

Искусство, наука, коты

Письма Бородина к «музикусам» сохранились полнее, чем письма к «химикусам», а лидируют количественно письма к жене. В совокупности они образуют что-то вроде дневника (которого автор никогда не вел). Конечно, хотелось бы, чтобы Бородин сообщал о научных достижениях не меньше, чем о хождении в гости, а о музыкальных сочинениях – не реже, чем о поведении домашних котов. С другой стороны, сегодня его письма – редкие в своей подробности описания быта («житья-бытья», говоря словами Бородина). Где еще можно найти полный список вещей, которые русские интеллигенты брали с собой в деревню? Причем урожденный петербуржец и профессор химии употребляет слова, которые сегодня можно встретить только в словаре Даля.

В своих письмах Бородин предстает человеком, читавшим все литературные новинки. Из-под его пера выходили явные и скрытые цитаты то из романа «Обломов», то из пьесы Островского «Тяжелые дни», к которой он питал какое-то особое пристрастие. Иногда такие цитаты ставят перед комментатором непростые вопросы, например: в каком из русских переводов супруги Бородины читали «Сцены из жизни богемы» Анри Мюрже?

Портретов и фотографий Бородина до обидного мало, причем от большей части нам остались репродукции. Все же круг изображений медленно, но расширяется. В процессе написания биографии для серии «Жизнь замечательных людей» нашлась гравюра из журнала «Всемирная иллюстрация». Теперь же обнаружился рисунок Екатерины Сергеевны Бородиной, в меру своего умения запечатлевшей мужа в домашней обстановке. Он займет подобающее место в четвертом томе писем.