«Москва, Черемушки» Дмитрия Шостаковича в ГАБТе — спектакль о прошлом и о будущем

Барабашкин вернулся
«Москва, Черемушки» Дмитрия Шостаковича в ГАБТе — спектакль о прошлом и о будущем
Фото Павел Рычков / Большой театр

На Камерной сцене им. Б.А. Покровского Большого театра — еще одна высококачественная, запоминающаяся премьера. После «Искателей жемчуга» Жоржа Бизе — «Москва, Черемушки» Дмитрия Шостаковича в год 115-летия со дня рождения композитора: музыкально-сценический символ той недолгой исторической эпохи, постсталинского десятилетия, которую мы называем «Оттепель».

Здравствуй, светлое прошлое!

Шостакович писал «Москва, Черемушки» в 1957–1958. Совсем недавно (в 1956) прошел ХХ съезд, на котором был разоблачен культ личности Сталина. В июне 1957 были отправлены в отставку ближайшие соратники Сталина Маленков, Молотов и Каганович (т.н. «антипартийная группа»), добивавшиеся ревизии решений ХХ съезда.

28 мая 1958 вышло постановление ЦК КПСС «Об исправлении ошибок в оценке опер “Великая дружба”, “Богдан Хмельницкий” и “От всего сердца”». Для Шостаковича, пострадавшего от

Постановления 1948 г. и его последствий (а еще раньше пережившего травлю в середине 1930-х), все это было исключительно важно. И именно теперь, когда стране, людям, и музыкантам, и ему самому стало просто легче жить, он вернулся к «легким» жанрам, к песенному стилю, к работе в театре, после более чем 20-летнего перерыва (после разгромных статей января 1936 об опере «Леди Макбет…» и балете «Светлый ручей» композитор перестал писать для театра, хотя замыслы были).

«Легким» жанром Шостакович владел виртуозно. Еще в консерваторские годы он работал тапером. В довоенное десятилетие озвучил более 20 фильмов и драматических спектаклей, писал популярные песни, эстрадные пьесы («Таити-трот», Сюита для джаз-оркестра), цитировал народные мелодии, особенно городской фольклор.

Оперетта? Оперетта!

Шостакович начал сочинять оперетту во второй половине 1957, сразу после окончания 11-й симфонии. Но договоренность о том, что в Московском театре оперетты состоится премьера нового сочинения Шостаковича, была достигнута еще весной 1957, о чем объявили руководители Московского театра оперетты — художественный руководитель Владимир Канделаки и главный дирижер Григорий Столяров (они же — будущие постановщики). Знаменитый актер и режиссер Московской оперетты Г.М. Ярон вспоминал: «Сообщение о том, что Шостакович пишет оперетту, было встречено с огромным интересом. — Как? Композитор, написавший седьмую симфонию, а недавно — одиннадцатую, и вдруг сочиняет оперетту?!!! Где бы я ни появлялся (очевидно, и мои товарищи тоже) — в Москве ли, в Ленинграде, в Кисловодске или в других местах, — первый вопрос, который я слышал от людей знакомых и незнакомых, различных возрастов и профессий: “Какова оперетта Шостаковича?“, “Когда пойдет оперетта Шостаковича?“»

О премьере было сообщено более чем за полтора года до ее даты. Заранее в разных аудиториях музыкантов проходили прослушивания законченных фрагментов, в прессе и в кулуарах шло активное обсуждение музыки и либретто, а информация о предстоящей премьере дошла даже до Европы («24 июля 1958 года федеральный канцлер Австрии фон Рааб, присутствуя на собрании учредителей Советско-Австрийского общества, сообщил о том, что венский театр “Фолькосопер” хочет ставить “Москва, Черемушки” и просит привезти либретто и клавир» — также воспоминания Г.М. Ярона).

Премьера «Москвы, Черемушек» состоялась 24 января 1959.

Фото Павел Рычков / Большой театр

Лицом к человеку

Творчество Шостаковича иногда называют «летописью ХХ века». В этой летописи — две революции, НЭП, страшные 30-е, война, 1948-й год и «борьба с космополитизмом», оттепель.

«Москва, Черемушки» — партитура для Шостаковича чрезвычайно важная, может быть, не только как для композитора, но прежде всего как для человека, видевшего, пережившего все драмы своего века.

В еще большей степени оперетта Шостаковича — этапное произведение для советской музыки и для советского искусства. В нем отразились приметы новой жизни — послесталинской, постепенно насыщавшейся воздухом свободы (пусть и весьма относительной). Уходил страх. Возвращались из лагерей политзаключенные. Шла реабилитация невинно репрессированных. Миллионы людей были восстановлены в гражданских правах, им вернули паспорта, дали возможность жить там, где они хотят, вернуться к семьям, к профессии.

В апреле 1956, через месяц после ХХ съезда, открылся театр «Современник». В том же 1957, когда Шостакович приступил к «Черемушкам», в Москве состоялся Шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов, распахнувший советским людям окно в мир, а 4 октября был запущен первый искусственный спутник Земли.

Весной 1958 прошел Первый конкурс имени Чайковского.

В 1959 возобновлен Московский кинофестиваль, не проводившийся с довоенных времен. В том же году в Сокольниках прошла американская промышленная выставка (советские люди тогда впервые увидели посудомоечные машины и другую кухонную технику, газонокосилки, забитые продуктами полки супермаркетов). На рубеже 1950-х – 60-х — вечера поэзии в Политехническом музее.

Все это было не просто историческими событиями, но направлением государственной политики на гуманизацию жизни. «Жить стало лучше, жить стало веселее» — слова, издевательски звучавшие в 1930-х, теперь, как ни странно, обрели истинный смысл. Впервые в истории СССР власть и государство решились облегчить условия жизни десяткам миллионов людей.

До сих пор и оставшиеся в живых свидетели того времени, их дети и внуки считают главным достижением оттепели решение жилищного вопроса. 31 июля 1957 ЦК КПСС и Совет министров приняли постановление «О развитии жилищного строительства в СССР», законодательно закреплявшее новые принципы строительства и архитектуры, а конкретно — массовое возведение типового жилья. Не только элитного, как раньше — для партийных и государственных деятелей, профессоров и народных артистов, но для рабочих, врачей, учителей, строителей, инженеров… Жилье было пусть и не самое комфортное, но для миллионов семей это был словно прорыв в другой мир: из коммуналок, бараков, подвалов, ветхих строений — в собственные отдельные квартиры. Главное — это жилье давали бесплатно, и по сей день для многих наших соотечественников (а теперь уже и для их наследников) оно остается единственным реальным капиталом и собственностью.

Процесс гуманизации общества отразился и в искусстве. В СССР всегда существовал госзаказ на идеологически правильные фильмы, книги, песни, оперы и балеты, спектакли. Тем, кто «не соответствовал», доставалось «кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз»: Мандельштаму, Эйзенштейну, Михоэлсу, Прокофьеву, Шостаковичу, Ахматовой, Зощенко… О том, что репрессивный механизм и идеологические клещи в послесталинские годы лишь немного ослабели, но никуда не исчезли, напомнила травля Бориса Пастернака за публикацию за границей романа «Доктор Живаго» и присуждение «вражеской» Нобелевской премии. А спустя несколько лет — истерика Н.С. Хрущева в Манеже. Тем не менее, в 1958 были отменены постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», об опере «Великая дружба». Стало возможным дискутировать с властью, отстаивать свое мнение без риска лишиться свободы или даже жизни. (Хотя несогласных, которых вскоре стали называть диссидентами, продолжали сажать, ссылать, вынуждали эмигрировать. Но это были и годы действительно выдающегося взлета в советском искусстве, его «золотого века». К счастью, еще живы некоторые его свидетели, участники и носители: например, Родион Щедрин). Идеологические установки для деятелей искусства, конечно, оставались.

Отрицать «руководящую роль» партии никто не смел. Но время и климат в обществе были уже другими. Отчасти менялись официальные взгляды на события прошлого и настоящего, а с другой стороны — у художников появилась возможность творить в условиях пусть относительной, в рамках дозволенного, но все-таки свободы. В кино пришли режиссеры-фронтовики Григорий Чухрай, Яков Сегель, Владимир Басов, Леонид Гайдай, чуть более молодые и потому «не успевшие» на войну Эльдар Рязанов, Марлен Хуциев.

В литературу — Борис Слуцкий, Александр Солженицын; писатели, объединенные понятием «лейтенантской прозы»: Виктор Некрасов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Вячеслав Кондратьев, Борис Васильев, Василь Быков, Константин Воробьев, Виктор Курочкин — тоже фронтовики. Стали возможны иные, нежели раньше, представления о войне: не только как о героическом подвиге народа, но как о личной трагедии миллионов воевавших и их семей («Летят журавли», «Баллада о солдате», «Дом, в котором я живу»…). Прорывалась тема репрессий, лагерей (и не только у Солженицына).

Искусство того времени — кино, стихи, песни — тоже было прорывом, дуновением ветра свободы после официоза 30-х – 40-х — начала 50-х годов. Искусство оттепели гораздо больше, чем прежде, гармонировало с жизнью, несло живые эмоции и чувства, настроение искренней, неподдельной личной радости — в отличие от радости декоративной, на- вязанной, обязательной, плакатной (хотя по-своему тоже искренней). И массовое переселение в пятиэтажки — важнейший знак эпохи и ее настроения, нашедший отражение в музыке благодаря Дмитрию Шостаковичу.

Это настроение застали люди разных возрастов. До сегодняшнего дня дожили немногие — те, кому тогда было 20–25, может быть 30. Поколение наших родителей, бабушек, дедушек. Черемушки — их молодость, становление, получение профессии, любовь, рождение детей. Тем, кто родился в годы оттепели, то время открывалось по книгам и фильмам; по тому, как и чем жили и дышали, что чувствовали и переживали близкие люди, чьи фотографии теперь хранятся в семейных альбомах.

Строительство хрущевских пятиэтажек шло по всей стране, и началось оно еще до постановления 1957. Москва была образцом, эталоном. «Начинается земля, как известно, от Кремля». Вероятно, не случайно на обложке буклета к спектаклю изображены (сверху вниз): – Москва суперсовременная, в стиле, близком хай-теку («Москва-Сити» или башня «Федерация», проектировщиком которой был один из сценографов спектакля Сергей Чобан); – дома в стиле «сталинского ампира»; – и Рим: Москва — Третий Рим, «первые два Рима погибли, третий не погибнет, а четвертому не бывать».

Фото Павел Рычков / Большой театр

«Черемушки, Черемушки»

Символом нового строительства и архитектуры, и одним из самых памятных знаков оттепели, стал московский район Черемушки (хотя пятиэтажками в те годы была застроена вся столица).

Москва, Черемушки — не просто район или точка на карте. Черемушки стали такой же приметой города, его облика, архитектуры, а теперь и истории, как сталинские высотки, Садовое или Бульварное кольцо, трамвай «А» и троллейбус «Б». Для многих россиян Москва — не только Большой театр, Третьяковка, Пушкинский музей, но и Черемушки. «Москва-Черемушки» воспринимается как одно слово, это понятие стало нарицательным, устойчивым словосочетанием, фразеологизмом, долетевшим до нашего времени и навсегда оставшимся в русском языке. И даже в одно слово, без дефиса: Москвачеремушки. По нему Москва известна, пожалуй, и тем, кто в ней никогда не был.

До этого опуса Шостакович обращался к комедийным жанрам в довольно далеком прошлом — на рубеже 20-х – 30-х годов, во времена НЭПа и чуть позже. Тогда появились музыка к спектаклю «Клоп», над которой он работал с Мейерхольдом, Маяковским и Родченко, неоконченные оперы «Оранго» и «Большая молния»; балеты «Болт» и «Светлый ручей», музыка к мультфильму «Сказка о попе и работнике его Балде». Впоследствии неосуществленными остались еще два замысла: оперетты «Двенадцать стульев» (в 1939 композитор даже начал ее сочинять) и музыкальной комедии «За Нарвской заставой» (1949). Комедийный жанр — это смех, юмор, ирония, сарказм, гротеск, порой издевка над «сильными мира сего». Некая «территория свободы», вступать на которую в то время было смертельно опасно.

За эти четверть века Шостакович сполна «отслужил» власти: обрушившимися на него статьей в «Правде» «Сумбур вместо музыки» и постановлением 1948 года, страхами за себя и потерей близких, запретом «Катерины Измайловой» и долгим забвением 4-й симфонии, увольнением из Ленинградской и Московской консерваторий, кантатой «Поэма о Родине» и ораторией «Песнь о лесах», музыкой к фильмам «Встреча на Эльбе» и «Падение Берлина». Теперь же композитор чувствовал себя свободным в выборе жанра. К тому же Шостакович исключительно тонко уловил тенденцию времени: жанр оперетты, музыкальной комедии вновь обрел популярность именно в оттепельные годы. Если обернуться в недалекое

прошлое, то до и сразу после войны в этом жанре блистал Исаак Дунаевский («Женихи», «Сын клоуна», «Золотая долина», «Вольный ветер»; исключительно популярны были «Холопка» Стрельникова, «Свадьба в Малиновке» Бориса Александрова, «Девичий переполох» и «Трембита» Милютина, «Верный друг» и «Самое заветное» Соловьева-Седого…

В годы оттепели жанр оперетты в СССР вновь переживал расцвет. Вслед за «Белой акацией» — лебединой песней Дунаевского (1955) — появились «Весна поет» Кабалевского, «Поцелуй Чаниты» и «Цирк зажигает огни» Милютина, «Севастопольский вальс» Листова, «Сто чертей и одна девушка» Хренникова — и это только самые известные названия, были и десятки других. «Москва, Черемушки» замечательно, гармонично вписались в этот круг.

По многим из этих сочинений были сняты прекрасные советские фильмы. В то же время такие кинокомедии, как «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга», «Весна», «Кубанские казаки», «Антон Иванович сердится» — имели вполне осязаемые корневые связи с опереттой: по сюжету, музыкальному материалу, амплуа героев.

Фото Павел Рычков / Большой театр

В ожидании весны

Сюжет, который выбрал Шостакович — одновременно и жизненно-актуальный, и с элементами какой-то идеально совершенной (или совершенно идеальной) жизни, вплоть до ощущения, что время от времени попадаешь в какое-то не вполне реальное пространство и время, в сплетение дел чисто земных и легкой фантасмагории.

Авторы либретто — Владимир Масс (1896–1979) и Михаил Червинский (1911–1965). В то время это был тандем самых востребованных драматургов-либреттистов в жанре музыкальной комедии (они сочинили либретто к «Трембите», «Самому заветному», «Белой акации», а также писали популярные фельетоны, репризы для А. Райкина, М. Мироновой и А. Менакера, Л. Мирова и М. Новицкого, других артистов эстрады). Масс еще до войны был известен как талантливый драматург (совместно с Н. Эрдманом он написал сценарий фильма «Веселые ребята»; во время съемок, в 1933, вместе с Эрдманом был арестован и сослан, и только через 10 лет ему разрешили вернуться в Москву).

Спектакль о добром и светлом

«Москва, Черемушки» открываются без увертюры, хоровым прологом, который моментально задает ауру радости, веселья, хорошего настроения, доброты, сердечности, дружбы, соучастия.

«Как вы поживаете,
Как успехи множатся,
Как вы отдыхаете,
Как живется-можется…
Как жена, здоровье, дети,
Что хорошего на свете?
Чем вы заняты сейчас,
Как дела идут у вас?»

Люди из хора обращаются к каждому сидящему в зале, и по залу сразу же разливается тепло, веселье, светлое сияние, море улыбок. Эта аура бережно сохраняется авторами спектакля от начала до конца. Оказывается, и в наше время, к тому же отягощенное пандемией, с лезущей отовсюду, особенно с телеэкрана, жестокостью, мерзостью, пошлостью и ненавистью друг к другу и ко всему миру, есть еще оазисы добра. Они ассоциируются с молодостью наших родителей, с добрососедскими посиделками в уютных зеленых «черемушкинских» двориках, с чаепитиями на крохотных кухнях. Конечно, далеко не всегда соседи — и по коммунальным квартирам (которые некогда товарищ Молотов называл «ячейками коммунистического общества»), и по лестничной клетке, и по подъезду, и по дому, и по двору — жили так благостно и дружно. В сталинском СССР доносы на соседей были в порядке вещей, и чаще всего их цель была вполне рутинной — получить комнату репрессированного соседа. Но, может быть, именно в годы оттепели эти отношения были добрее, чем когда-либо. Оттепель, весна пришла в отношения между людьми — к сожалению, ненадолго.

Это настроение передано в музыке — легкой, разножанровой, жизнерадостной, мажорной, азартной, поющей, танцующей, вальсирующей. Автоцитата (Лидочка поет свою арию на мелодию «Песни о встречном») — тоже символ перемен: утро, свежий ветер в лицо, шаг навстречу новой жизни.

Городской фольклор («Цыпленок жареный», «Бывали дни веселые»), звучавший в произведениях 30-х годов — из этого же светлого и радостного мира. Постановщики спектакля — режиссер Иван Поповски, художники Сергей Чобан, Александра Шейнер и их коллеги — оживили эту блистательную партитуру в пока еще ограниченном пространстве Камерной сцены ГАБТа, которое освоено выдающимся образом, мастерски и органично. В нем задействованы сцена, фойе, партер, балконы, проходы в зале, оконные и дверные проемы, стены, лестничные пролеты, диагонали, вертикали, потолок — так, что оно кажется огромным и бесконечным. Пожалуй, в этой постановке интермедии более важны, чем чисто вокальные номера (за редкими исключениями, ставшими хитами: например, ария «Любовь-кольцо»). Спектакль сделан виртуозно с точки зрения сценической пластики: все время что-то происходит, действие движется, живет, дышит, ни на секунду не останавливаясь. На сцене и вокруг нее танцуют, исполняют акробатические номера, пролетает спутник (изображен звуком), проносится видео- и фотохроника старой Москвы, движется подъемный кран, кадры мелькают словно в кино («Москва, Черемушки» необыкновенно киногеничны, и в 1962 по ним снят прекрасный фильм).

Да и действие самых, пожалуй, обаятельных и популярных фильмов о Москве (снятых, правда, гораздо позже)— «Покровские ворота» и «Москва слезам не верит» — происходит во времена оттепели. И их герои тоже решают жилищный вопрос.

Еще из многочисленных запоминающихся деталей — окна. Свет в окнах до поздней ночи — одна из примет большого города (песня Т. Хренникова и М. Матусовского «Московские окна» — почти ровесница «Черемушек», она написана в 1960). Распахнутое окно — тоже символ оттепели. Это свобода, свежий воздух, брешь в «железном занавесе», «окно в Европу». А в конце спектакля в окнах видны расцветающие зеленые деревья, как будто сами окна превратились в сады.

Фото Павел Рычков / Большой театр

Прошлое не отпускает…

Недавнее прошлое кажется уже не страшным, а смешным. С колоссальным юмором показаны мещанско-бюрократические «пережитки». Когда-то Шостакович издевался над ними и их носителями в «Клопе», «Болте», ревю «Условно убитый». И вот они «всплыли» в «оттепельных» «Черемушках». Знакомые всё лица: ведь сущность бюрократов и мещан не меняется. Вновь возникают зримые ассоциации с кино. Товарищ Дребеднев, начальник средней руки — точь-в-точь товарищ Ив.Ив. Бывалов из «Волги-Волги» 1930-х или товарищ Б.Г. Саахов из «Кавказской пленницы» 1960-х. Табличка «По газонам не ходить, штраф 10 руб.» — привет управдомше В.С. Плющ из «Бриллиантовой руки»: «Гулять собак воспрещается!» — «А где ж ему гулять?» — «Вам предоставлена отдельная квартира, там и гуляйте!» (не намек ли на переселение в «хрущевки»? Кстати, действие фильма происходит тоже в середине 60-х, в общем, в «черемушкинские» времена). Полвека назад нерадивого и жадного чиновника можно было снять с работы, понизить в должности из управдома в дворники (слава богу, не расстрелять и не посадить). Сегодня наказывают чаще всего не за это.

Жена Дребеднева Вава, с губами уточкой и походкой Мерлин Монро, пожелавшая расширить свою квартиру с двух- до четырехкомнатной за счет чужого жилья — тоже типичный персонаж из нашей жизни.

Кажется, лишь однажды Шостакович обнаруживает свою рефлексию. В новом доме исчезает 48-я квартира. Возможно, это не случайно: 1948 год для музыки и Шостаковича был крайне тяжелым. Дмитрий Дмитриевич страдал, наверное, больше всех. А может быть, все проще: проговорить и спеть «квартира 48» легче, чем «28», «38» или «49».

Режиссер и художники прибавляют собственные намеки, которые могли бы вызвать трепет. Голубые лампасы управдома (бывший сотрудник НКВД), который ловко расставляет запретительные таблички, но сам же их убирает. Вдруг на заднем плане появляется видеопроекция изображения Сталина. Вот это точно не случайно: почти 70 лет прошло, а тень диктатора незримо (а порой и зримо) все еще присутствует в нашей жизни. Но ни в сюжете, ни у Шостаковича, ни у постановщиков никакой идеологии нет: ни Хрущева, ни КПСС. И это тоже важно: идеология, конечно, никуда не делась, но люди учились жить без нее. Не по лозунгам и указаниям партии и вождей, а по своим желаниям и потребностям. А если власть и присутствует, то лишь для того, чтобы над ней поиронизировать в духе михалковского «Фитиля», а в конце — задвинуть подальше, чтобы не мешала. Или вывести на чистую воду на «качелях правды».

Попали в сказку?

Из сегодняшнего дня, с расстояния в два дли даже три поколения, многое в оперетте и в спектакле воспринимается если не как сказка, то как далекое прошлое, в котором смешались реальность и вымысел. Неужели все это было: толпы иностранцев на московских улицах, во время Фестиваля? Визит вице-президента США в Москву? Вечера в Политехническом? Новое, очеловеченное представление о войне? Триумфальное освоение космоса? А бесплатные квартиры? А добрые соседи?

Но все это не имеет прямого отношения к спектаклю. На сцене же ощущение фантастичности и отчасти даже фантасмагоричности происходящего усиливается ближе к финалу. В начале — пропажа 48-й квартиры, которую еще можно объяснить, как и движущиеся статуи в Музее Москвы. А финал спектакля — просто собрание чудес: идущее назад время, «качели правды» — может быть, это и качели счастья: ведь сидя на них, человек сам, без принуждения, смело говорит правду, раскаивается, признается в любви. Это ведь тоже чудо: попав в сказку, в «неправду», человек сбрасывает с себя все ложное и наносное, оказывается таким, каков он на самом деле — настоящим.

И еще одна блестящая находка режиссера: на сцене в прологе и эпилоге появляется, как сказано в программке, «человек в клетчатом пальто» — молодой Дмитрий Дмитриевич Шостакович собственной персоной, который и сочинил все это великолепие.

Фото Павел Рычков / Большой театр

Жизнь после премьеры

У оперетты Шостаковича — в общем, счастливая сценическая судьба. Вскоре после московской премьеры она была поставлена в театрах Ростова-на-Дону, Одессы, Свердловска, Краснодара, Хабаровска, в восточно-германском Ростоке (известно, что оперетта очень понравилась тогдашнему лидеру ГДР Вальтеру Ульбрихту). В 1962 на «Ленфильме» вышла экранизация оперетты Шостаковича, которую снял Герберт Раппапорт (он известен такими работами, как «Музыкальная история» с Сергеем Лемешевым в главной роли, «Воздушный извозчик», «Два билета на дневной сеанс» и др.), сценарий написал ближайший друг Шостаковича Исаак Гликман. Фильм собрал созвездие превосходных актеров, маститых и молодых: Василий Меркурьев, Сергей Филиппов, Рина Зеленая, Евгений Леонов, Михаил Пуговкин, Геннадий Бортников, Владимир Земляникин… Одну из вокальных партий исполнял Эдуард Хиль. Правда, съемки проходили не в Москве, а в Ленинграде.

Новая жизнь «Черемушек» началась в 1994 постановкой в Pimlico Opera г. Хаммерсмит (Великобритания) под названием «Черемушки 1958». Специально для этой постановки ее инициатор, знаток и исследователь творчества Шостаковича Джерард Мак-Берни перевел текст на английский язык и сделал камерную версию партитуры. Поставил спектакль Дэвид Паунтни. Он же ставил оперетту Шостаковича в Лидсе в 2001 под названием «Райская Москва»

В 1998 фирма Chandos выпустила полную запись сочинения (дирижер Геннадий Рождественский, хормей-стер Валерий Полянский).

В 2004 спектакль под названием «Cherry Tree Towers» в постановке Франчески Замбелло и версии для камерного ансамбля Сергея Дрезнина был представлен на Bard Music Festival в США, в штате Нью-Йорк. В том же году оперетта была поставлена в Лионе в постановке Маши Макеев и Жерома Дешама, дирижер Александр Лазарев.

В 2006, в год 100-летия Д.Д. Шостаковича, состоялись две премьеры. В феврале — на Малой сцене МАМТа, которым тогда руководил нынешний генеральный директор Большого театра Владимир Урин, режиссер Ирина Лычагина поставила «Москва, Черемушки» силами студентов курса Александра Тителя и Игоря Ясуловича в ГИТИСе (художественный руководитель постановки А. Титель, дирижер Мария Максимчук). В июле 2006 — в Мариинском театре (дирижер Валерий Гергиев, режиссер Василий Бархатов). Этот спектакль был показан на основной сцене Английской национальной оперы в Coliseum Theatre Лондона в ходе фестиваля Мариинского театра «Шостакович на сцене», посвященного 100-летию со дня рождения композитора.

И вот теперь, в год 115-летия композитора — премьера в Большом театре. Как ни удивительно, сегодня сюжет «Москва, Черемушки» кажется не менее востребованным, чем 60 лет назад, в годы оттепели. Неожиданно он резонирует с нашим временем. «Хрущевки» опять в центре внимания, только теперь процесс движется в обратном направлении: они отжили свой век, стали бременем для города и идут под снос по программе реновации. Вдруг возникает мысль, что такой спектакль мог быть поставлен по заказу московских властей: тема строительства нового жилья и переселения москвичей вновь стала актуальной. Правда, реновация идет не так стремительно, как строилась Москва 1950-х – 1960-х, и внуки и правнуки аборигенов «хрущевок» — в Черемушках ли,Филях, Кузьминках, других районах — видимо, еще поживут в квартирах, доставшихся им в наследство от родителей, дедушек и бабушек, в ожидании переезда.

Но дело не только в этом. Спектакль Ивана Поповски, может быть, не во всем исключительно правдив, это действительно чуть-чуть сказка. Зато он овеян любовью к близким людям, ностальгией по их прошлому — а значит, и по прошлому, отложившемуся в нашей генетической памяти. Мы смотрим на это прошлое сквозь призму прошедших лет и этой любви. Смотрим с радостью, легкой грустью и надеждами.

Новый спектакль Большого театра пришелся ко времени и потому, что отвечает мыслям и надеждам многих. Оказалось, что вроде бы «один из» многих опусов Шостаковича отразил грандиозное временнОе и социальное явление, которое до сих пор прорастает в сознании, как весенняя трава и зеленые листья — сквозь зиму, морозы и холода.

Можно вспомнить, с каким энтузиазмом москвичи восприняли выставку «Оттепель», проходившую в Третьяковской галерее на Крымском валу четыре года назад. В обществе копятся, уже накопились ожидания новой весны, оттепели, новых «Черемушек». Спектакль соответствует этим ожиданиям.

Вот только когда они смогут реализоваться? Сколько еще ждать?

Павел РАЙГОРОДСКИЙ, Андрей УСТИНОВ, «МО»

Благодарим доктора искусствоведения Марину РАКУ за предоставленные материалы

Опубликовано «МО» № 4 (476) 2021

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

ВКонтакте    Телеграм