Газета как мир, или мир как газета

Выставки, перфомансы, инсталляции — итоги визуальных проектов «МО»
Газета как мир, или мир как газета

Выставочная жизнь «Музыкального обозрения» — это активная, актуальная и концептуальная линия в деятельности газеты. Образовался большой, самостоятельный визуальный мир издания, который дополняет, раскрывает, расшифровывает и создает дополнительные смыслы к ее печатному формату.

Как газета стала больше, чем газета? Какие формы, жанры и исторические события с этим связаны?

Из прошлого в настоящее

Выразить музыку словом — проблема, мучающая не одно поколение философов, литераторов и критиков. Но как выразить музыку в слове через визуальный образ? Еще более актуальный вопрос для современности, когда культура превратилась в визуально-театрально-синтетическую амальгаму. Ответы на него каждый месяц ищет и находит «Музыкальное обозрение» в дизайне и образе первой полосы.

Началось все с того, что в 1994 главный редактор газеты Андрей Устинов решил кардинально изменить оформление «лица» издания. Какой должна быть первая полоса «МО»? Очевидно, что отличаться от развлекательного чтива, где обложкой с портретом медийной персоны пытаются завлечь потенциального покупателя. По многим причинам нужно было уйти от формального изображения деятелей культуры:ведь содержание каждой газеты намного шире и объемнее, чем набор интервью и рецензий, микстов из разных журналистских жанров, калейдоскопа новостей. Главная задача издания — ежемесячно собирать целостную музыкальную картину мира, формулировать из сумасшедшего потока новостей то, что образует музыкальную систему, влияет на нее, меняет и дает импульсы для развития. Поэтому и ее визуальный образ должен воплотить метафору музыкального мира «здесь и сейчас».

От коллажа самосожжению

Андрей Устинов рассказывает: «Мне пригодились мои знания и навыки в области искусства. Я давно профессионально занимаюсь фотографией, учился в Музее изобразительных искусств им. Пушкина, изучал историю искусства от древности до современности.

Решение первых полос газет пришло через идею коллажей, через движение от отдельных фото к концептуальным композициям, передающим целостный образ музыки. В них существовал определенный принцип, обязательное присутствие трех идей: использование картин прошлого, музыкального знака и создание пространственной среды. Все это создавало новую художественную концепцию, позволяла заново открыть формы музыкальных инструментов. Так отрабатывались формы современного искусства, использовались аллюзии на признанных мастеров — от эпохи Возрождения до Пикассо, Дали, Магритта. Через подобный подход возникла установка, что газета представляет не только музыку, но и историю искусства в целом. Газета развивалась как холдинг, как объединение нескольких направлений: информация, аналитика и визуальный образ, дающих в итоге понимание газеты как художественного объекта.

Когда количество коллажей перевалило за 70, пришло естественное решение показать их в виде выставки. Первая выставка прошла в Ханты-Мансийске. Я с Николаем Турубаром (при участии Владимира Староверова и Валерия Филатова) распечатывали газетные коллажи на черно-белом ксероксе, о цвете тогда еще и не думали. Технические возможности были другие. Визуально-музыкальный мир газеты вырос до идеи перформанса, которая впервые реализовалась в Ивановской художественной галереи — «Инвенций И. С. Баха» (2005).

Потом был Краснодар (2006), где коллажи отпечатывались в разных форматах — от мини до двухметровых полотен. Был реализован перформанс «Как нарисовать музыку». В рамках традиционного фестиваля «Дни газеты МО» эти проекты побывала во многих городах России: в Сургуте, Магнитогорске, Магадане, Петропавловске-Камчатском, Владивостоке, Костомукше, Уфе…»

Кульминацией разрабатываемых идей стал большой проект в Саратовском театре опере и балета, где выставка «Inventions. Территория музыки» готовилась в течение нескольких месяцев (2007). Коллажи соседствовали с инсталляциями и перформансами.

Музыкальный инструмент, вырванный из своей естественной среды обитания, превращался в новый объект искусства, требующий дополнительного интеллектуального и эмоционального познания. Здесь использовались: зоо-арт (крысы, помещенные в прозрачный стеклянный прямоугольник, жили в деталях скрипок, как будто это вымершие, архаические детали прежней культуры), аква-арт (в бассейне с водой, которая меняла от времени цвет и прозрачность, плавали детали виолончели, клубок магнитофонной ленты, пластинки, циферблат, монитор и клавиатура компьютера) и прочее. Впервые объектом видео-арта стали аплодисменты и хлопающие руки на черном фоне. Разворачивалась фактически симфония хлопков, с драматургией и динамикой, показывающая психологию аплодирующих людей.

Итогом саратовского проекта стал перфоманс «L’ultima passion» («Последние страсти»). Пианист извлекал звук, а затем его фиксировал тем, что забивал гвоздь в клавишу. Так символически показывалось, что звук навечно оставался в клавише. Жизнь же звука поддерживала фонограмма, «собирающая» в одну палитру все «забитые» звуки. Доведенные до фортиссимо, они транслировали небывалого заряда энергию. Как будто именно она приводила к самосожжению инструмента. Под пронзительные ламентации вокалистки инструмент предавался сожжению, что символизировало идею постоянного самосожжения творцов в творческом акте и тотальное возрождение искусства «из пепла».

Так, художественный язык мира «МО» был доведен до предела, вобрав в себя все известные формы искусства.

Своя линия

Музыкальные инструменты довольно редко можно увидеть в качестве самостоятельных объектов современного искусства. Хотя надо заметить, что генеалогия музыкально-синтетических экспериментов отсчитывается столетием и идет от А. Н. Скрябина с его светомузыкой и синестезией.

Представители первой волны авангарда и особенно второй волны после войны много экспериментировали со звуком, особенно Дж. Кейдж, К. Штокхаузен, видя в этом, в первую очередь, интеллектуальную задачу, попытку открыть новые области композиции, синтезировать звук и архитектуру, звук и танец, выразить ощущение эпохи через звукоизобразительные действа. Но за этим часто терялась эстетическая и этическая задачи. В работах же художников, не имеющих профессионального музыкального образования, музыкальные объекты используются точечно: отчасти в инсталляциях Йозефа Бойса и двигающихся механизмах Ребекки Хорн. На стыке медиа и музыкальных образов возникают объекты Нам Джун Пайка.

Андрей Устинов: «Визуальный мир музыкальных инструментов, нотных знаков, музыкальных фабрик, музыкантов — уникален. Но эта тема в современном искусстве практически не развивается. Для того чтобы фотографировать музыкальный инструмент, нужно знать и понимать очень многое: акустические особенности его строения, способ звукоизвлечения, физиологию музыканта, который будет с этим инструментом общаться, обращаться, располагаться рядом с ним. Есть пластика самого инструмента и отдельная пластика музыканта. А еще не забудем о технологии его изготовления. Из этого знания открываются возможности художественного познания и показа музыкального мира, рождаются визуальные ассоциации и идеи, как разместить возникающие образы на музейной “стене”».

МО — 25

Еще одним этапным событием стала выставка «Окно в мир можно закрыть газетой» (с 7 октября по декабрь 2014) во Всероссийском музейном объединении музыкальной культуры им. Глинки. Она была посвящена 25‑летию «МО». Уникальный случай, когда газета стала целью, смыслом и поводом для большой художественной концепции, реализованной средствами современного искусства, в рамках музея.

Юбилейный формат задал идею объединения прошлого и настоящего. И здесь в одном пространстве в 30 объектах объединились все визуальные идеи, отрабатываемые в газете на протяжении 25 лет.

В выставочных пространствах объекты прошлого и настоящего впервые «встретились» вместе, они заново связывались и дополняли друг друга. 18 уже показанных коллажей, пульты, образы балерины и человека, куклы, магнитофонная лента, рояль и струны, анатомия инструментов, руки живые и руки деревянные — все это давно стало частью визуального мира «МО». Полностью транслировался перформанс «L’ultima passion» нон-стоп в мини-зале на 6 стульев.

Юбилейный формат задал идею объединения прошлого и настоящего. И здесь в одном пространстве в 30 объектах объединились все визуальные идеи, отрабатываемые в газете на протяжении 25 лет.

В выставочных пространствах объекты прошлого и настоящего впервые «встретились» вместе, они заново связывались и дополняли друг друга. 18 уже показанных коллажей, пульты, образы балерины и человека, куклы, магнитофонная лента, рояль и струны, анатомия инструментов, руки живые и руки деревянные — все это давно стало частью визуального мира «МО». Полностью транслировался перформанс «L’ultima passion» нон-стоп в мини-зале на 6 стульев.

В новых художественных контекстах они перетекали друг в друга, оживая в неожиданных смыслах. А могли восприниматься отдельно, как самостоятельные, где-то даже развлекательные образы, сделанные с долей юмора. Так устроена и газета — кто-то читает одну статью, а кто-то от «корки до корки», кто-то снимает «верхний слой», а кто-то ищет интеллектуальные глубины.

Газетная жизнь превратилась в музей, как и в современном лэнд-арте, где произведения искусства встроены в окружающую жизнь (вспомним спиральные насыпи Роберта Смитсона). Более того, весь мир — тотальный музей, в чем давно убеждает творчество Йозефа Бойса. После «Черного квадрата» Малевича и фаянсового писсуара Дюшана любой объект, вознесенный на пьедестал художников и получивший поддержку эксперта, куратора наделяется аурой «шедевра». Искусством становится сам взгляд на объект. Именно подобная оптика, «рамка», «нареченность» делает произведение искусства — искусством XX и XXI вв. Слово и неожиданный взгляд оказывается первостепенным, в том числе и в подаче современной музыки. Так что и она переходит, по сути, через способ функционирования в синтез слова и визуального образа.

Мир = газета

Можно было бы предположить, что выставка к 25‑летию газеты предложит экспозицию с историческими раритетами. Но это совсем не так. Одна из ее масштабных целей связана с показом парадоксальности нашего мира и его восприятия. Что такое СМИ, какую реальность газета транслирует? Как наши представления о мире связаны с форматом СМИ? Вполне в духе афоризма известного канадского философа Маршалла Маклюэна, можно было бы вывесить ее главный слоган «The Medium is the Message». То есть само средство коммуникации и является текстом, сообщением, оно создает свой мир, который становится и миром читателя. СМИ формирует способ видения мира, а значит и сама наша жизнь за 25 лет оказалась спаяна с выставкой газеты, стала объектом, поставленным на «пьедестал». Время остановилось!

Уничтожение границ предметов и явлений подчеркивал первый объект. За стенами музея яркими красками радовала осень. И в унисон с этим временем года настоящие красивые, красные яблоки, вознесенные на пьедестал из газет ней, встречали гостей выставки. Это и символ сегодняшнего, сиюминутного, ведь яблоки быстро портятся, как и новости в новостной ленте. Их быстро разбирали посетители, так что за время выставки было съедено почти 5 кг. Время — живое, ускользающее, «умирающее» каждое мгновение — отсчитывал метроном, являющий к тому же символ музыкального времени. Но время в искусстве может сжиматься, а может «растягиваться», так что этот объективный аппарат — «существо» обманчивое, вовлекающее в иллюзии, в выдуманный мир идей.

Получился многозначный объект искусства. К тому же его символика яблок выводила на размышление о том, как от контекста, способа подачи меняется смысл любого факта в СМИ. Яблоки — образ искушения, соблазна, вкусив райских яблочек, можно оказаться на грешной земле. А можно отведать молодильных яблочек и обрести вечное счастье и радость.

Человек-газета

В газетной осени живет «человек-газета» (новый образ, появившийся в преддверии юбилейной даты 2014). Загадочные манекены, обклеенные газетой, наблюдают за посетителями, охраняют объекты, смотрят вдаль, бегут, позируют перед невидимой камерой рядом со слоганом «МО — 25», сидят за столом, танцуют. Их сознание — полностью газетно-музыкальное, это их образ жизни (как и всех тех, кто создает «МО»). Они неразрывно связаны с газетой на физиологическом уровне. Анатомия их внутренней сущности представлена на их портретах (плакат, расположенный сверху), где, как на рентгеновских снимках, высвечивается внутреннее строение их головы (этот образ стал главным логотипом всего юбилейного проекта). В нем выделяются две «извилины» — эфы, как у струнных инструментов, дающие живительный поток, способность созидать звук и откликаться на внешний звук, изменять громкость и возможность резонировать внешнему миру.

А может, это мы — все, кто живет в системе медиа и воспринимает мир через медийные новости — вот такие же беззвучные, управляемые куклы, облепленные газетными страницами, вплоть до глаз и ушей?

До конца «раскусить» человека-газету невозможно. Он, как ноумен Платона, вроде бы, связан с нами через антропоморфный образ, но не присутствует в мире «живом».

У жителей этого мира есть своя земля (обклеенный глобус), газетный домик и даже корабль, путешествующий по волнам газетного моря-информации (отдельная инсталляция, установленная в одном из отсеков зала). Все это — в миниатюрном виде, на уровне детского роста, так что юный посетитель мог войти в этот мир в буквальном смысле: посидеть на газетах, покрутить земной шар. И в то же время — это магические символы бытия каждого человека. Земля и дом, как временный приют после бесконечных скитаний по морям жизни и морям слов, в поисках ее смысла. Таким образом, из газеты создается микро- и макромир, она строительный элемент. И в то же время «внешний» мир — это «пища» для ее существования.

Вот «неживой» манекен, как будто оживает, приглашая гостей сесть с ним за стол переговоров, посмотреть друг другу в глаза, как в известной инсталляции-эксперименте Марины Абрамович. На столе — подшивка газет, альбомы, книги, изданные газетой и книга отзывов‑предложений с чистыми листами. Так любой посетитель превращается в часть истории и современности газеты, становится его миром. Правда, под их взглядом становится не понятно, кто объект, а кто субъект, кто пришел рассматривать, а кто рассматриваемый.

Возникало ощущение, что манекенная вселенная существует сама по себе, она может выжить и без реальных людей, и в то же время человек-газета существует для людей, чтобы газетные моря доходили до потребителя, втягивали его и он жил в том же домике. Иначе, как вся культура, газета без реального человека погибнет. В этом один из запечатленных парадоксов.

География МО

Вокруг по всей выставочной площади подвешены плакаты-постеры с символикой «МО», сделанные как микст из поп-арта и рекламного дизайна. С долей иронии, они убеждают посетителя: «МО» заполняет собой каждый уголок мира, пространство и воздух, повседневность и досуг. Из газеты соткана карта. В каждом городе есть свои «МО – 25» и знаки времени «1989» — «2014», которые образуют многоголосной хор юбилейного канта — в Париже, Варшаве, Венеции, Женеве.

«МО» летит на борту самолета, на огромном морском лайнере, скоростной электричке, развивая сумасшедшую скорость современности. Вот у «МО» свой язык жестов. «МО» выводится из монет, возносится на вершины Эвереста и расстилается под ногами в виде раскрашенных трафаретов среди осенних листьев. Аббревиатура превратилась в граффити на склоне горы и в наскальную живописью а ля Петроглифы. Она превратилась из «МО‑25» в новую химическую формулу газетного кислорода М2 О5, и математическую формулу, возведенную в 25-ю степень.

«МО» — это ноги балерин, застывшие в танце. Это и своего рода знак, мемо эпохи, где еще были магнитофонные пленки (из них создается узнаваемая аббревиатура) и пластинки. Это буквы, сделанные из огромных размеров «мобильников», игровых приставок, пультов от ТВ, лежащих рядом с современными смартфонами и планшетами. Но нельзя забыть и о «бренном» — крекерные буковки с чашкой кофе и «мэошная» яичница спасают от голода.

Ироничный афоризм Станислава Ежи Леца, вынесенный в название выставки, доведен до абсолюта: не столько окно в мир можно закрыть газетой, сколько весь мир сделан из газеты.

Пружина развития

Как и газетное пространство, драматургия выставки вначале напоминает смысловой и тематический коллаж — мозаику из разнокалиберных сообщений. Читать можно с любой страницы и с любого места. Но дойдя до дальней левой точки пространства этого лабиринта, выстраивается логика круговорота. Так и в каждом номере газеты «МО» существует своя внутренняя смысловая пружина.

Ее задает стена с «золотой газетой» как аллюзия на золотой диск, отмечающий рекордное число продаж (в разных странах свои «рекордные» уровни — от 500 тысяч до 1 млн.). Вот оно начало истории, отсчет и вершина существования газеты. Вокруг золотой газеты расположены первые полосы исторических выпусков. Оформленные как произведения искусства — в рамочке и под стеклом — они становятся артефактами, маркерами разных времен. Через шрифт, формат страниц, дизайн, графику, визуальное оформление считывается история культуры за ушедшие 25 лет.

И в то же время золотая газета — это и маленькая пародия на мир СМИ и на собственное ощущение значимости. Ведь газета прямоугольная, а не круглая как диск, и сделана из бумаги, которая, в отличие от золота, подвержена разрушениям времени — ветшает, истлевает, рвется. Так, первый выпуск газеты уже является раритетом: один экземпляр хранится в собственном архиве и еще один — здесь, в музее Глинки.

«Стена плача»

Заданная пружина раскручивается к другому объекту — рукотворной пятиметровой стене из фотографий и газет, имеющей историческое и символическое значение. Это и своего рода «стена плача», отмечающая яркие и печальные, трагические и спасительные моменты ее истории. Вместо записочек с просьбами — фон из газетных рецензий.

Три смысловых центра посвящены создателям «МО»— Тихону Хренникову, Петру Меркурьеву и Борису Диментману. Отцы-основатели, ушедшие из этого мира, но оставшиеся как часть культуры и часть газеты, ее философии и памяти. Искусственный мир кино с Петром Меркурьевым и тут же из фона «прорывается» реальная жизнь — Саша Вальц, премьера «Князя Игоря», сводки из Удмуртии и Екатеринбурга. Тихон Хренников за трибуной, в кабинете и вот уже в домашней обстановке, в последние годы жизни. А рядом с ним юбилей «Весны Священной» в Большом театре, В. Гергиев и К. Дебюсси.

Стена соединяет несколько поколений газетных людей. Можно увидеть фото людей, составляющих редакцию разных лет — 1991, 1997, 1998, 2000‑е, несущие с собой заряд истории в виде причесок, моды, этикета поведения, образа музыкального критика и журналиста. Посетитель может уследить лишь за одной доминантой среди журналистско-культурной богемы. Бессменным «лицом» газеты остается ее главный редактор — идеолог, концептуалист, фотограф и художник Андрей Устинов.

Место в истории обозначено и обязательным атрибутом музея — стеклянными витринками, где выставлены буклеты музыкальных фестивалей газеты. Но стена «плача-почета» — не только объект истории, она врезается в современную жизнь: к ней перпендикуляром пристроена еще одна панель с современным миром газеты.

Из нее посетитель выходит на экспозицию с теми самыми первыми коллажами для обложек и переходит в работы из нового фотоальбома А. Устинова «Instrumentarium». На них — режущие пространство струны рояля на фабрике, винтики будущего клавишно-ударного механизма, «беззубая» клавиатура, раструбы золотой меди, вот-вот готовые зазвенеть резкими призывами, и мягкие молоточки как будущие генераторы звука.

Вопросы без ответа

А между золотым выпуском и «стеной плача» — самый парадоксальный и даже жутковатый объект. Пюпитры, стоящие «ногами» на газете и расположенные на разных высотных уровнях. На них — чистые страницы разного формата. Они притягивают своей пустотой, вопросительностью. Так и хочется крикнуть: «Пюпитр, чего ты хочешь от меня?» Но в ответ тишина. Так же молчаливы манекены.

Пюпитры приглашают к размышлению, к творению, к созиданию, но не дают ответов, как и сама жизнь. Кто ты и где ты? Хор вопросов, пространственная множественность. Формат несказанной, несозданной музыки как форма, призывающая к музыке, как момент до сотворения «жизни». Точка пустоты. Пульт останавливает, взывает к каждому посетителю. И остается открытой формой, композицией без нот и смысла.

Газета = мир

Скитаясь по прошлому и настоящему, посетитель выходит к центральному объекту, который первоначально может вызвать ощущение хаоса и непонимания. Газета-стол, обнесенная столбиками и закрытая от прикосновений внешнего мира толстыми красными канатами. Это охранная зона, особое уникальное символическое пространство как в «Сталкере», которое нужно сохранять, беречь. Может это зона души, создаваемая всю жизнь, которая не может быть полностью осмысленна, понята? Или зона откровенности, диалога газетных людей самих с собой, обнажающая их внутренние сущности?

Куб из газет материален, но связан с духовным познанием. Он возвышается и призывает всех, кто живет газетой, как верующих тянет к себе Мекка или Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Но пафос преклонения сразу же сменяется игрой и иронией, ведь речь идет о газете — о сиюминутном, уходящем. Фундамент, памятник сделан из тленной бумаги. А на нем создан целый мир, который посетитель может рассматривать очень долго, наподобие трехмерных макетов петербургского музея «Петровская акватория» или гамбургского «Miniatur Wunderland».

На газетах разложены объекты газетного мира из прошлых коллажей и инсталляций, которые растекаются в многозначности, как на картинах Сальвадора Дали. Вот наглядное доказательство того, что газета здесь и средство, и форма и содержание. Это квинтэссенция мира газеты и газеты как мира.

Хаос жизни

Хаос вещей уступает организованному порядку, когда находится внутренняя логика их появления. Она строится, как и любой мифологический универсум, на архетипных оппозициях, открытых антропологом К. Леви-Строссом. «Холодное» и «горячее», «живое» — «неживое», «высокое» — «низкое», «природное» — «человеческое», «креативное» — «тривиальное», «красивое» — «уродливое», «простое» — «сложное». Они противопоставляются и в тоже время не могут существовать без своей пары.

В центре композиции выделяется циферблат без стрелок. Это остановившееся навеки время, оно мертвое. Как «мертвы» венецианская маска и размотанная, запутанная, уже никому не нужная магнитофонная лента, застывший механический календарь, отсчитывающий ушедший год. Мертвое время разрушительно, что доказывает образ разрушенного римского Колизея.

А рядом рука человека — перст указующий на конкретные даты и события. И в то же время рука деревянная, она берет, отдает и уходит в историю. Символ руки, один из самых значимых здесь, взывает к множественности. Это образ любой деятельности человека — от игры на музыкальных инструментах до набора газетной статьи на печатной машинке и компьютере, как знак, отличающий человека от животного мира. И это символ творения par excellence (божественного, человеческого, природного).

Через него связывается несколько объектов. Раскрытая книга показывает руку с аббревиатурой названий нот, придуманных Гвидо Д’Ареццо — основа основ музыкального мира. А открытка с репродукций «Рука Бога» Огюста Родена указывает на родство мира дольнего с миром горним.

Божественное выводит на высокий пафос размышлений. Божий промысел и дар художника, мир, сотворенный по законам, неподвластным человеку. Искусство немыслимо без размышлений о Всевышнем. Поэтому «Евангелие от Иоанна» здесь по праву располагается в центре, и закладка в ней — почти в конце. Длань Божья «тянется» к репродукции «Как встретить ангела» И. Кабакова и к фигурке деревянного ангела. Но рядом искушенная «Ева с плодом» (фрагмент шпалеры 1555) — извечная дилемма газетной братии. Показать «человеческое, слишком человеческое» или облагородить главного героя статьи? Соблазниться на скандал или остановиться на объективном тоне.

Роденовская линия продолжается в трех фигурках мыслителей. Только они сделаны как китч — это ластики из резины, повторяющие цвета российского триколора. Стиралка от неправильных мыслей? Или весь мир в газетной передовице переходит на уровень китча, ведь, как считается, уровень интеллектуальности СМИ не должен превышать IQ 12‑летнего подростка?

Рядом с «высоким» живут марионетки, шуты и клоуны (кстати, и изображение ангела — это деревянная кукла), которые выводят на тему карнавальности и комедианства, неизменного атрибута газетной и музыкальной жизни. Маска вообще атрибут современного человека, подчеркивающая многоликость личности, а в то же время ее субличностное существование (единство, а значит «безмасочность» доступны лишь божественному). Труверы и трубадуры, «кочевое племя», критики и журналисты, развлекающие людей. Так можно интерпретировать торчащие из газет клавиши, как будто они не умещаются в газетный мир (реальность всегда больше и богаче медиа). Деревянные солдатики маршируют, когда эта игрушка складывается под силой любопытных рук. Но солдатики — это не только игрушка: это команда, отряд, управляемая стройность, марширующая под «чью-то дудку».

Деревянный, пытающийся взлететь из недр газетного постамента самолетик (кстати, отправляется в путешествие только с помощью чей-то посторонней руки, помощи). Рядом веселые клоуны, чьи руки и ноги связаны веревочками, и музыкальная шкатулка. За их детскостью кроется размышления о власти как тотальной силы, управляющей миром. Кто и кого дергает за ниточки? Газета, которая вдруг реагирует на факт, а затем привносит его в жизнь, заставляя людей чувствовать и сопереживать? Или жизнь, на которую реагирует газета?

Анатомия человека продолжается через фигуру гипсового уха («имеющий уши да услышит», а что именно — истину или музыку?) и переходит в похожий образ раковины, несотворенного человеком, но живого. Вечный слух, слух времени, слух эпохи.

Барабанная перепонка, ухо, слух, музыка — этот смысловой ряд выводит на стоящую рядом в тяжелой рамке гравюру с придворным музыкантом, идущим по полю боя и бьющим в барабан. И здесь музыка уже выполняет сигнальную функцию — передачи срочной информации. Медиа и музыка срастаются в одном процессе коммуникации. А значит, не случайно рядом расположены клавиатура, провода, чашка кофе, бодрящая и разрушающая спокойствие и в то же время пачка успокоительных, помогающие нести бремя журналистской службы. Деньги рассыпаны на печатном листе. Бренный металл не дает забывать о прозе и прагматике жизни. Как и смятые листы подчеркивают, что создание текста (как и любого произведения искусства) — это мучительный процесс.

В музыкальный, закрытый мир можно проникнуть с помощью тома «Музыкальной энциклопедии», она дополняется присутствием винила, скрипкой и деревянной блок-флейтой. Бюст Чайковского подпирает «мертвое» время циферблата, как образ гениального прошлого, вдохновляющего будущее. А рядом с ним еще бюсты — «наше все» Глинка, извечные классики Бетховен и Бах, символизирующие «код музыкальной гениальности». А репродукция работы «Аполлон и Марсий» (1495—1500) итальянца Перуджино в аллегорической форме заставляет размышлять о сущности музыки, ее природе, понятии агон, об эмоциях, вызываемых разными инструментами.

Деревянные буквы на колесиках (своего рода «молекулы» газеты) подчеркивают игровую сущность как музыкального мира, так и всего человеческого. Что наша жизнь — игра? Да, как шахматы на столе (игра — стратегическая, как и деятельность в газете). Игра во всем — с буквами, вдруг складывающиеся в слова, предложения. И сложнейшие смыслы рождаются будто бы из ниоткуда. Но человек есть его язык, который является, как и музыка, замкнутым, искусственным миром. Непознаваемая субстанция, зеркало души и в то же время мир, живущий по собственным законам. Как убедили структуралисты, язык управляет нашим созданием, мы в его тотальном плену и не можем помыслить того, что не зафиксировано в слове. Но только с помощью языка — буквы это или ноты — человек может общаться с себе подобным. Так и газета, собранная в большие блоки, как будто бы уже готова к отправке читателям. А рядом значится конверт — тоже способ коммуникации, — в котором отправляется скомканный лист газеты. Попытка уместить весь мир и свое сердце, душу — в письмо и отправить «своему» человеку.

Время

Еще одной сквозной линией высвечивалась идея времени — в разных проявлениях, символах, образах, подчас создающих двойные и тройные интерпретационные линии. На пьедестале охватывается все время существования человеческой культуры — от древнейшей флейты (прообраз флейты Пана), через символ яблока из Ветхого Завета, разрушенного временем Колизея к Новому завету, мобильникам и компьютеру. Замерший циферблат может быть и образом вечности, подчеркивающим, что у каждой эпохи свое представление о времени, о важных событиях, создающих иллюзию времени.

Полет времени ощущается во всем: взлетающий самолетик, календарь, Колизей, разные механизмы передачи информации (музыкальная шкатулка, пластинка, магнитофонная лента, компьютерная клавиатура).

Сама конструкция пьедестала — из газет — это хранилище информации за 25 лет, газетно-временная субстанция. Вот он куб времени, законсервированное время, готовое отправиться хоть в космос — сохраненное для нас самих и для потомков.

Belle epoque

Этот пьедестал сооружен как бессознательная картина мира, философия и «знаки вопроса» газеты. Он дает возможность поговорить газете — а в ее лице и главному редактору — с самим собой, с жизнью, понять пройденные этапы и связать все в цельную картину. Кто, куда, для кого и зачем?

Прекрасная эпоха, ушедшая навсегда и оставшаяся лишь в этой выставке и в архиве газеты. Начат новый виток, новое движение… А значит, время «оживает».

Выставка стала итогом, синтезом, выразителем, кульминацией и воплотителем идеи газеты.

И все это через простые образы (как у Арсения Тарковского, простые вещи — таз, кувшин, вода, в стихотворение «Первые свидания»), поданные через современные визуальные формы, где в одном выставочном пространстве сошлись коллажи, инсталляции, фото и видео, рекламные постеры, исторические документы и многозначные ready-made.

Несмотря на использование основных стилевых приемов современного искусства, выставка не вызывала ощущения дискомфорта или чего-то слишком интеллектуального, какого-то закрытого, потаенного мира, дешифровать который могут лишь «посвященные». Изрядная доля юмора, теплого сарказма над самими собой, музыкой и газетой примиряли ее с любым посетителем музея.

Время post factum

Выставка, как и любая нынешняя визуальная акция, — дело временное. Но лишь посnфактум можно было осознать, додумать и открыть то, что тогда делалось во многом интуитивно, на порыве художественного и эмоционального подъема юбилейных страстей.

Игра со смыслами. Взаимодополнение. Широчайший ассоциативный круг, вызывающий у каждого посетителя свои эмоции, идеи и впечатления, связанные с его личным бэкграундом и визуально-музыкальным опытом, эрудицией.