Дирижер Дмитрий Лисс: «Про «лабутены» слышал. Выдающееся произведение»

Дирижер Дмитрий Лисс: «Про «лабутены» слышал. Выдающееся произведение»
Фото предоставлено пресс-службой Свердловской филармонии

«Я всегда был горячим противником имперского мышления, потому что оно подразумевает разделение людей на сорта». Знаменитый дирижер провел грань между искусством и халтурой, свободой и идеологией.

В недавнем разговоре с DK.RU директор Свердловской филармонии Александр Колотурский с ностальгией вспоминал культурную идеологию, которая определяла развитие искусства в советские годы. Дмитрий Лисс это мнение категорически не разделяет: «Я хлебнул той идеологии в полной мере. И она действительно была великая в своей жесткости и окостенелости».

Нет ностальгии по тем временам?

— Позитивные воспоминания, конечно, есть. Я был молодым, много энтузиазма, хотелось много работать, у меня был молодой оркестр, который тоже хотел работать, я встретил множество замечательных людей, настоящих энтузиастов… Но при этом я прекрасно понимал, что есть рамки, из которых не выпрыгнешь.

Да, было все понятно, разложено по полочкам. Но от тебя мало что зависело. Та система не давала возможности развиваться. Инструменты можно было получить только по квоте из Москвы. Зарплаты были нищенские! Я когда заходил в трамвай и видел приглашение на курсы водителей трамвая, понимал, что никогда не буду зарабатывать столько, сколько водитель трамвая.

В рамках той системы наш оркестр никогда не стал бы тем, что он есть сейчас. Поехать на зарубежные гастроли можно было только через Госконцерт. Инициативы ты проявлять не мог, за твоей идеологической чистотой следили. Что бы ты ни делал, как бы ни играл оркестр — плохо или хорошо — на оплату труда это не влияло. Рыночные механизмы никакие не работали.

Не дай бог вернуться в эту систему. Я всегда был горячим противником имперского мышления, потому что оно подразумевает разделение людей на сорта. Вот столица — там все хорошо. А во всех других городах людям есть было нечего. Я помню все эти системы снабжения, карточки, очереди в магазинах. А я всегда считал, что все люди, где бы они ни жили, имеют право на равное к себе отношение, на равное качество и жизни, и искусства.

Сейчас тоже непросто — ты всего должен добиваться сам, но лучше свобода, чем жизнь в клетке, где тебе дают пайку. Где ты будешь жить за счет доходов от концертов поп-исполнителей, и к тебе будут соответственно относиться.

Сейчас в администрации президента всерьез обсуждают возвращение к культурной идеологии, в том смысле, что государство будет задавать искусству некие векторы. Пугает такая тенденция?

— Для меня это крайне тревожный сигнал, ничего, кроме недоумения, он не вызывает. Мы все-таки живем по Конституции, в которой ясно и четко записано: в России не может быть единой государственной идеологии. У каждого слоя общества, у каждой социальной или политической группы может быть собственная идеология. А единая государственная идеология существует только в тоталитарных государствах.

Я бы крайне не хотел, чтобы мы шли в этом направлении, я хотел бы, чтобы мы жили по Конституции, которая дает и свободу, и возможность инициативы.

В недавнем разговоре с DK.RU директор Свердловской филармонии Александр Колотурский с ностальгией вспоминал культурную идеологию, которая определяла развитие искусства в советские годы. Дмитрий Лисс это мнение категорически не разделяет: «Я хлебнул той идеологии в полной мере. И она действительно была великая в своей жесткости и окостенелости».

Нет ностальгии по тем временам?

— Позитивные воспоминания, конечно, есть. Я был молодым, много энтузиазма, хотелось много работать, у меня был молодой оркестр, который тоже хотел работать, я встретил множество замечательных людей, настоящих энтузиастов… Но при этом я прекрасно понимал, что есть рамки, из которых не выпрыгнешь.

Да, было все понятно, разложено по полочкам. Но от тебя мало что зависело. Та система не давала возможности развиваться. Инструменты можно было получить только по квоте из Москвы. Зарплаты были нищенские! Я когда заходил в трамвай и видел приглашение на курсы водителей трамвая, понимал, что никогда не буду зарабатывать столько, сколько водитель трамвая.

В рамках той системы наш оркестр никогда не стал бы тем, что он есть сейчас. Поехать на зарубежные гастроли можно было только через Госконцерт. Инициативы ты проявлять не мог, за твоей идеологической чистотой следили. Что бы ты ни делал, как бы ни играл оркестр — плохо или хорошо — на оплату труда это не влияло. Рыночные механизмы никакие не работали.

Не дай бог вернуться в эту систему. Я всегда был горячим противником имперского мышления, потому что оно подразумевает разделение людей на сорта. Вот столица — там все хорошо. А во всех других городах людям есть было нечего. Я помню все эти системы снабжения, карточки, очереди в магазинах. А я всегда считал, что все люди, где бы они ни жили, имеют право на равное к себе отношение, на равное качество и жизни, и искусства.

Сейчас тоже непросто — ты всего должен добиваться сам, но лучше свобода, чем жизнь в клетке, где тебе дают пайку. Где ты будешь жить за счет доходов от концертов поп-исполнителей, и к тебе будут соответственно относиться.

Сейчас в администрации президента всерьез обсуждают возвращение к культурной идеологии, в том смысле, что государство будет задавать искусству некие векторы. Пугает такая тенденция?

— Для меня это крайне тревожный сигнал, ничего, кроме недоумения, он не вызывает. Мы все-таки живем по Конституции, в которой ясно и четко записано: в России не может быть единой государственной идеологии. У каждого слоя общества, у каждой социальной или политической группы может быть собственная идеология. А единая государственная идеология существует только в тоталитарных государствах.

Я бы крайне не хотел, чтобы мы шли в этом направлении, я хотел бы, чтобы мы жили по Конституции, которая дает и свободу, и возможность инициативы.

О халтуре в симфоническом обличье

Утверждение, что дирижер — профессия штучная, — не штамп, а самая что ни на есть правда. Московская консерватория выпускает всего одного-двух дирижеров в год. Дмитрий Лисс объясняет: причина — в очень дорогом обучении и высоких требованиях к поступающим. Да и из тех, кто выпускается, далеко не все работают по профессии.

— Чтобы стать хорошим дирижером, нужно постоянно работать. Так же, как пианисту нужно играть на рояле, а скрипачу — на скрипке, дирижеру нужен постоянный контакт с оркестром. В московской консерватории есть оркестр, но, по сути, ты можешь встать за пульт один раз в месяц. Так что задача консерватории — задать направление, а уж дальше ты сам идешь искать свою технику — и мануальную, и коммуникативную с оркестром. Кто-то на это способен, кто-то нет. Очень трудно пробиться, найти место работы, особенно когда ты молод. Это сложно, болезненно, нервно, трудозатратно. Работа дирижера очень тяжелая.

Вы сказали, что молодому дирижеру сейчас очень трудно пробиться. А ваша карьера как складывалась?

— Я рано поступил в консерваторию, рано начал работать ассистентом дирижера московской филармонии. Когда учеба закончилась, мой учитель предложил мне остаться в Москве, что по тем временам было невероятно сложно. Я отказался, сказал, что хотел бы поработать самостоятельно. Мой педагог, Дмитрий Георгиевич Китаенко, меня тогда не понял, буквально поперхнулся. Но потом помог найти мне первое место — в молодом оркестре в Кемерово. Много лет спустя мы с ним встретились в Швейцарии, и он сказал мне: «Видимо, Дима, вы были тогда правы».

Есть ощущение, что симфоническая музыка в последнее время активно популяризируется. Например, сразу несколько оркестров переложили на симфонический лад музыку Виктора Цоя и выступают с огромными аншлагами. Вы как к этому относитесь?

— Я к этому отношусь с некоторой иронией. Рок- и поп-исполнители теперь часто выступают с большими симфоническими оркестрами. Причем, оркестры эти, как правило, несуществующие. Это сборная солянка, или, как мы говорим, халтура. Не думаю, что это имеет отношения к популяризации симфонической музыки.

Вам предлагали участие в подобном?

— Конечно, и не раз. Но когда я знакомился с материалом, то понимал: невозможно впрячь в одну телегу коня и трепетную лань. А заниматься халтурой мне неинтересно.

Впрочем, у нас есть такой опыт — когда начинались в филармонии так называемые «концерты за столиками», мы играли «Битлз», «Аббу» и прочее. Но все-таки это другой жанр, для которого в Америке, например, есть специальные оркестры и даже дирижеры.

Но я бы хотел четко разделить понятия «качественная популярная музыка» и «попса» как исключительно коммерческая сфера. Симфоническая музыка веками развивалась во взаимодействии с музыкой быта. Были трубадуры, труверы, народная песня, на тот момент — музыка прикладная, популярная. Моцарт писал дивертисменты — музыку для развлечения, но это было искусство высокого вкуса и класса. Есть понятие музыкальной интонации, атмосферы эпохи. Выдающиеся композиторы умели переплавить ее в свои произведения. Чайковский — это романс, Шостакович — музыка нэпа. Шнитке много писал для кино, пользуясь приемом коллажа, сталкивая высокое и низкое. Их произведения потом становились символом эпохи. Но это происходило с высоким уровнем осмысления. Хотя есть высокие образцы и поп-музыки, которые я удовольствием слушаю, например, американский ансамбль Manhattan Transfer. Перед таким уровнем профессионализма я могу только снять шляпу.

А кто из современных композиторов может стать классиком и передать атмосферу нашей эпохи?

— Этого никто не знает. История музыки неоднократно доказывала, что по-настоящему оценить композитора зачастую можно только после его смерти. Были композиторы, абсолютно непризнанные при жизни, но ставшие потом классиками. Во время Баха были композиторы намного более успешные, чем он. Но их забыли, а Бах остался.

О чрезмерной нагрузке, людях-оркестрах и «лабутенах»

Дмитрий Лисс признается, что работы у него очень много, иногда даже чрезмерно: «Я в последнее время нон-стоп работаю, все время за пультом, меняются только города, страны и оркестры. Недавно приехал из Италии, буду репетировать здесь, потом еду в Германию. Перебор в этом сезоне уже страшный».

Для чего это все? Разве нельзя уменьшить нагрузку?

— Смотрите. У нашего филармонического оркестра на этот год запланировано шесть зарубежных поездок — Токио, Вена, Будапешт, престижные площадки и важные фестивали — от этого нельзя отказываться. В филармонии у меня есть своя норма концертов, которыми я обязан продирижировать в течение сезона. А в следующем сезоне будет еще сложнее, я начинаю параллельно работать с другим оркестром, я теперь главный дирижер оркестра Zuidnederland Philharmonie, то есть оркестра Юга Голландии.

Переедете в Голландию?

— Нет, буду десять недель в году дирижировать там, 12 недель — в Екатеринбурге, плюс гастроли обоих оркестров, плюс мои личные гастроли. В общем, будет такая полифония.

Как дирижеры становятся такими знаменитыми, что их приглашают на подобную работу?

— Все просто. Дирижер-гастролер работает с разными оркестрами, и каждый раз это как встреча с разными людьми: кто-то тебе приятен, а кто-то — нет. Буквально сразу становится понятно, «твой» этот оркестр или нет: если встречаешь отдачу, энтузиазм, внимание, работать намного приятнее. И если совпадает так, что оркестру требуется дирижер, а гастролирующий дирижер ему понравился, то могут сделать предложение. У меня так и получилось.

Желание музыкантов имеет большой вес в таких случаях?

— По-разному. Например, в Америке мнение музыкантов не имеет никакого значения, а в Западном Берлине только оно имеет значение, а у администрации нет никакого права голоса. А где-то желание музыкантов учитывается, но не является решающим.

Есть оркестры, которые принципиально живут без главного дирижера, например, Венская филармония. Этот оркестр высочайшего класса, с ним работают только дирижеры с мировыми именами.

Вообще, роль главного дирижера на Западе меняется. Там очень большая власть у профсоюзов. Дирижеры работают по контрактам, например, поработал три года и переезжаешь в другое место. Поэтому время, когда дирижер оказывал влияние на звучание оркестра, на его традиции, уходят в прошлое, оркестры унифицируются и начинают терять свое лицо.

Какую музыку дирижер Лисс слушает в нерабочее время?

— Если я не работаю, то иногда могу послушать и джаз, и рок, и качественную поп-музыку. Моя проблема — я не могу воспринимать музыку как фон, сразу начинаю анализировать. Это — уже профессиональное наказание. Поэтому я никогда не слушаю музыку в машине, только разговорное радио.

Сейчас прямо рядом с филармонией висят две афиши: на одной — концерт оркестра под управлением дирижера Лисса, на второй — шоу Нюши. Как вам такое соседство?

— А кто такая Нюша? Юбочка из плюша? Да я к этому абсолютно спокойно отношусь. Каждому свое. Кто-то пойдет на Нюшу, кто-то — в филармонию. Я ведь не ретроград, я стараюсь следить за современными тенденциями в любой музыке. Знаю даже такие названия групп, которые могут напугать — «Кровосток», например.

А про «лабутены» я, конечно же, слышал. Выдающееся произведение в своем роде.

Источник публикации Деловой квартал, 18.04.2016