Первый симфонический ансамбль (Персимфанс) 25 ноября, в воскресенье, выступил а московском концертном зале “Зарядье”. В программе сразу двух концертов — в 12:00 и в 19;00 — музыка Бетховена. В полдень (12:00) в Малом зале “Зарядья” Бетховена звучал на исторических инструментах. Вечером (19:00) в Большом зале “Зарядья” Персимфанс и вокальный ансамбль INTRADA (руководитель – Екатерина Антоненко) исполнили 9-ю симфонию Бетховена без дирижера. Своими впечатлениями об этом вечере делится Лариса КИРИЛЛИНА.

Вчера (25 ноября) в Зарядье был день Бетховена. На первую, дневную часть, я в силу занятости пойти не смогла. Но пропустить вечером Девятую симфонию в столь экстравагантном исполнении было жаль: Персимфанс, Интрада и четверо солистов – и все без дирижёра.

Концерт прошёл под лозунгом “классику – в массы”.

Сам оркестр вышел на сцену, одетый пестро и весело – под 1920-е годы. Рабочие и колхозницы, рабфаковцы и нэпманы, людоедки Эллочки и Остапы Бендеры, барышни и хулиганы…
Пара самодеятельных конферансье (Григорий Кротенко и Петр Айду) всячески пытались внушить неофитам, заполнившим зал и притащившим на концерт кучу младенцев, что классическая симфония – это лёгкая музыка, ничего страшного, take it easy, а “Ода к радости” Шиллера – это вообще про взаимопомощь, благотворительность, женщин, вино и немного про масонские идеалы.

Публика действительно нуждалась в просвещении, поскольку хлопала не только между частями (кажется, это теперь такой новый московский обычай, хлопают даже в камерных залах консерватории), но и в паузах внутри частей.

Наверное, поэтому коллектив предпочёл не затягивать действо. Все части шли в очень быстрых темпах. Да, я знаю, что Бетховен указал такие темпы по метроному, но в 1820-е годы он мог руководствоваться только внутренним слухом, который всегда склонен к ускорению. Adagio мне показалось несколько торопливым, а ведь там должен быть темповый контраст между двумя темами. Зато вся симфония уложилась примерно в час (может, в час с небольшим).

Слушать и смотреть было интересно. Оркестр сидел кружком, чтобы все хорошо видели друг друга. Из-за этой рассадки баланс звучности вышел необычным: скрипки, развернутые вовнутрь, не доминировали, как при традиционной рассадке. Из-за этого гораздо рельефнее выделялись линии деревянных духовых, особенно в Adagio. В программке указан состав Персимфанса поименно. Всего там 54 музыканта. Интересно, что у Бетховена на премьере Девятой было 60 оркестрантов, и для Вены это было много, пришлось приглашать дополнительных участников. Стало быть, 54 – это почти аутентично; для полного соответствия можно было бы добавить скрипок (временами их как-то не хватало).

Что касается принципа игры без дирижёра, то, конечно, в данном случае это определённый вызов: сыграть огромную и очень сложную партитуру как камерную музыку, глядя друг другу в глаза и координируя свои действия едва уловимыми для посторонних кивками, жестами и прочими телодвижениями. Во времена Бетховена менее громоздкие симфонии могли играть именно так, без дирижёра, функции которого брал на себя концертмейстер скрипок. А такими махинами, где присутствуют ещё хор и солисты, руководили даже три дирижёра: концертмейтер, хормейстер и главный капельмейстер. Но три дирижёра, как ни странно, в исполнительском отношении почти равны отсутствию дирижёра – они лишь координируют действия участников, однако ни один из них не выстраивает собственной интерпретации произведения. Главное, чтобы все играли в одном темпе, вступали вовремя и, желательно, соблюдали записанные в нотах штрихи и динамические оттенки. Впрочем, последнее уже считалось роскошью и изыском (Бетховен, когда ещё мог слышать, нередко жаловался, что оркестранты злостно игнорируют все эти “форте” и “пиано”). Ведь никто тогда тщательно не репетировал, отделывая детали; хорошо, если успевали перед премьерой сделать полный прогон программы (а случалось и так, что не успевали).

Стало быть, сама идея играть Девятую без дирижёра не только исторична (исконный Персимфанс сделал это в 1925 году), но и во многом аутентична – действительно, в Вене 1824 года ни о каком дирижёрском диктате речи быть не могло.

Технически всё получилось просто на “ура”. Иначе, наверное, и быть не могло в оркестре, составленном из музыкантов такого уровня. Девятая вышла не имперски-монументальной громадой и не романтическим предвестием Gesamtkunstwerk Вагнера, а произведением, полным “драйва”: мускулистым, взрывчатым, графично-острым, резко-контрастным, рвущимся вперёд и только вперёд.
Мне больше всего понравились скерцо и финал, особенно первая его половина, до Seid umschlungen. Не припомню, когда ещё мне довелось слышать “тему радости” в столь адекватном темпе (не замедленном!) и со столь отчётливой фразировкой и акцентуацией, прежде всего у виолончелей и контрабасов (обычно они её “везут”). Но этот быстрый темп оказался, похоже, трудноват для солистов, особенно тенора (в его сольной вариации с “янычарским” оркестром). А ещё ведь надо было “перепеть” оркестр, поскольку певцы располагались за ним, а не перед ним, как чаще всего бывает в концертах. Солисты справились, однако не без героических усилий. Особенно эффектно выступил бас Пётр Мигунов (он выбежал на сцену прямо на фразе “O Freunde, nicht diese Toene!”) и сопрано Дарья Зыкова – они держали на себе звуковую рамку – верх и низ – всей группы вокалистов. Зато доблестной Интраде все трудности были нипочем, даже явно антивокальные эксцессы эстремиста Бетховена при соединении двух тем и в буйной коде финала.

Всё бы хорошо, но у меня (и не только у меня, судя по разговорам в гардеробе после концерта) возникло сильное сомнение: стоило ли устраивать “капустник” в качесте довеска к симфонии и превращать “Оду к Радости” в коллективное караоке?.. И вообще – необходимо ли было именно при исполнении Девятой настаивать на том, что классика – это не страшно и не сложно?

Этот карнавальный дух меня несколько покоробил. В искусстве есть вещи безусловно трудные и серьёзные, требующие соответственного к себе отношения. Над ними нужно думать, их нужно пережить внутри себя, познать и найти в них и в себе нечто важное и сокровенное. А тут Девятая была сыграна так, будто ничего такого в ней вовсе и не предполагалось.

Ну да, это дух нашего времени – ничего не принимать всерьёз, всех троллить и из всего делать гифки и мемасики. Для массовой публики – самое оно.

С другой же стороны… Ни Бетховену, ни Девятой от этого эксперимента не убудет. В конце концов, он сам вырвался здесь за рамки не только жанра симфонии, но и искусства как такового, обратившись к человечеству с напутственным словом. А человечество – оно такое, какое есть. В том числе в диковатой Московии.

Источник публикации Лариса Кириллина, CleoFide, LiveJournal, 26.11.2018