Слово постановщикам
В. Самодуров о названии балета: «Многие творческие натуры воспринимают окружающий мир цветным, композиторы часто видят «в цвете» свою музыку, для меня танец тоже наполнен неповторимыми красками. Я попытаюсь подчеркнуть сакральный момент перехода одного цвета в другой и передать магию зарождения нового оттенка».
П. Клиничев о музыкальной концепции спектакля: «Как для хореографа В. Самодурова за обращением к «Моцартиане», возможно, кроется желание отдать дань основоположнику неоклассического балета Дж. Баланчину, первым поставившему балет на эту музыку, так и для Чайковского это была возможность отдать дать признанному, но уже отчасти преданному забвению в XIX веке Моцарту. Это была первая попытка популяризировать творчество величайшего из композиторов, обладающего феноменальной силой воздействия на слушателя. Четыре моцартовские пьесы он объединил в один небольшой блок и оркестровал их в современном для себя стиле.
Именно Чайковский первым придумал взять музыку другого композитора и создать на ее основе, по сути, новое музыкальное произведение. Позднее это стало очень популярно — в XX веке это направление получило название неоклассицизм.
В выбранных для второй части балета произведениях Пярт увлечен поисками чистого звука. И «Вечный двигатель», и «Братья» отражают главные черты его стиля — минимализм и серийность. Пьесы носят религиозный характер, отсюда и присущий им аскетизм. Материал подчеркнуто нейтрален — используется минимум тонов и минимум оркестровых эффектов, но за счет этого возникает определенная удивительная атмосфера.
Пярт также известен тем, что постоянно перекладывает свои симфонические произведения. Он делает одну редакцию, через несколько лет — вторую, затем третью и так далее — на фоне основного звукового материала идет постоянный поиск новых тонов и красок.
«Fratres» являются абсолютным чемпионом по количеству переложений — Пярт редактировал их 16 раз. Мы используем версии для духового и струнного оркестра. Две пьесы имеют разный тембральный окрас, но на фортепиано они звучали бы совершенно одинаково.
Центральной частью является «Perpetuum mobile» — раннее произведение Пярта, очень особенное, в котором музыка возникает словно ниоткуда, из абсолютной тишины, нарастая, как снежный ком, и переходя в мощнейший и ярчайший эмоциональный выплеск, чтобы потом так же незаметным, загадочным образом, исчезнуть…
Третье отделение — «Сельский концерт» Пуленка. Творческие поиски привели композитора в местечко Сен-Ле-ла-Форе — лес, где совершали свои прогулки великие мыслители Дидро и Руссо — очевидно, это место настраивало и Пуленка на философский лад. Произведение интересно в силу того, что в нем использован клавесин. О неординарности концерта свидетельствует и тот факт, что его неизменно включал в свой репертуар Э. Гилельс».
И. Белоусова о костюмах: «Это мой первый балет — и сразу делаю экспериментальные пачки. Помимо эстетики, нам важно достичь определенной пластики: нашей юбке требуется гуттаперчевая форма, она должна быть легкой и подвижной, при этом активно принимать цвет».
Веселый постмодернизм
Первый акт балета называется «Антично-белый/фуксия», в чем сразу кроется провокация. Антично-белый — это указание на солнечную Элладу, бога Аполлона, аркадских пастушков, Вергилиевых Коридонов и Алексисов, на балет времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Фуксия, наоборот, переносит в какое-то космическое кислотное будущее.
Когда поднимается занавес, мы видим застывшую композицию за мутным стеклом. Нежно зазвучавшая музыка оркестровой сюиты не сразу помогает определить, в какую эпоху мы попадаем. Дух Моцарта ведет к барочным празднествам, галантным дамам и кавалерам, в гости к Дон Жуану и Фигаро, но вдруг на дороге встает Чайковский и напоминает, что мы все еще в морозном Петербурге. И застывшие фигуры за стеклом — это, может, агрессивные Снежинки из его балета «Щелкунчик».
Последнее слово за Самодуровым — он увлекает зрителя в Аркадию, но не литературно античную, а просто в фантастическую страну, где живут балетные симулякры — сильфиды, дриады, наяды.
Мысль об эпохе балетного романтизма находит моментально свое подтверждение в виде пролетевшей на качельках сильфиды. Юбка у нее коротковата, улыбка слишком открытая, но в остальном — типичная дева воздуха. Похоже, это некое условное королевство, где обитают балетные девы всех мастей.
На этом ассоциации со временем Тальони заканчиваются, потому что выходит балетная примадонна и начинает чеканить бодрые па, широкими ножницами скрещенных ног уверенно резать пол. У нее есть партнер, с которым она находится в двусмысленных отношениях. Он поддерживает ее во время исполнения рискованных комбинаций, она его всячески поощряет, дарит воздушные поцелуи и почтительно перед ним склоняется, но это ухаживание ни к чему не приводит, так как их роман не предусмотрен в либретто.
Самодуров изобретает по ходу множество сложных па, соединяет несоединимое — скромные романтические поддержки из «Сильфиды» с брутальными обводками в духе Ван Манена. Ажитация героини своими па де бурре доводит до ее «головокружительного упоения точностью», она будто проснулась, как Аврора в «Спящей красавице», через сто лет, в другом времени, в другой моде, но чувствует там себя как дома.
Самодуров кидает мостик к Форсайту, главному постмодернисту прошлого века. И направление, названное было тупиковым, стыдливо меняет дорожный знак — с «кирпича» на «зебру». И все эти необычайные приключения сотворило сочетание антично-белого с фуксией.
«Такой же я как ты, Кармен»
Музыка Пярта всегда погружает тебя внутрь стихии — в безвоздушное пространство, в вечную полярную ночь, в белесый бесцветный мир, увиденный глазами кошки.
Название второй части — «Ультрафиолет». Это уже не балетное путешествие во времени, не игра в стили и эпохи, это выход в открытый космос. Во второй части заняты всего двое танцовщиков. Под мерное «капанье воды» из кулисы на сцену выходит дама в длинном платье с воланами. За ней как тень следует молодой человек. Между ними завязываются какие-то отношения, грозящие перерасти во что-то большее, чем маленькая интрига. Чтобы добиться внимания этой дамы, молодой человек ползет по полу за кончиком ее павлинохвостового платья.
Что-то мимолетное выдает в героине Кармен — мантилья, оборки, независимый взгляд, дерзкие руки. Позже понимаешь, откуда это на самом деле идет — попадая в балетную среду, «капли» из партитуры «Fratres» звучат как кастаньеты Китри и Кармен, но с «минусовым», зловещим оттенком. И дальше быки, коррида. Дама наклоняет голову и в этой позе наступает на мужчину. Он вовремя замечает ее воинственный порыв — красиво парирует, не устраняясь с ее пути.
Потом испанские истории отступают на второй план, так как паре предстоит испытание «Вечным двигателем». Балерина снимает юбку, остается в трико, превращаясь в обычную труженицу балетов Килиана-Эло-Дуато.
Разбегаясь в разные стороны и затем сближаясь, мужчина и женщина постоянно придумывают повод расстаться и встретиться, изобретают новую поддержку, более смелую обводку.
Все это происходит в атмосфере постоянно гаснущего хлипкого света, сотворенного Е. Виноградовым, и зыбких пластиковых стенок Э. Макилуэйна. Мелькание света прекратится, когда пара найдет свой мотив, когда один навсегда притрется к другому изгибом тела. В балете Самодурова этого не произойдет, потому что заканчивается «Perpetuum mobile», и землю снова окутает сонная паутина «Братьев». Пара удаляется со сцены также таинственно, как появилась.
Сам хореограф, располагающий относительно небольшой труппой, рассчитывал, что во второй части зрители и артисты передохнут от неистовости плотного классического танца. Любопытно, что этого короткого релакса он добивается средствами современного танца, обычно очень обременительного и для глаз, и для мышц.
Цвета французского села
Сами собой навязываются сравнения «Цветоделики» с триптихом Баланчина «Драгоценности». Здесь — цвета, там — камни, партитура сложена из музыки разных культур, присутствуют аллюзии на важные вехи в истории балета. И все-таки балет Самодурова устроен по-другому.
Прежде всего, он неделим. В III акте сходятся все линии — костюма, дизайна, танцевального рисунка, реминисценций и ассоциаций. У Баланчина «Бриллианты», исполняемые внутри триптиха, такой нагрузки не несут. Более того, когда звучит вступление к III части у Баланчина (Чайковский, 3 часть 2-й симфонии), забываешь все, что видел и слышал в этот вечер. А у Самодурова третьего акта, который, собственно, и называется «Цветоделика», не могло быть без первого и второго — музыкально более осмысленных и серьезных, но с нерешенными финалами.
Общий финал, цветоделение, цветоделика случится как раз под веселую музыку «Сельского концерта» Ф. Пуленка. Для этой части И. Белоусова приберегла свое ноу-хау — пачки из эластичной ткани, по форме и пестрой расцветке напоминающие цветочные клумбы. Пачки живут своей жизнью — качаются, подпрыгивают, приятно шуршат.
Идея балета стара как мир — мальчики приглашают на свидание девочек, совершая ради них грубоватые деревенские подвиги, девочки хотят понравиться мальчикам и, чтобы захватить их внимание, используют все свои женские хитрости на пуантах.
Распределение голосов в оркестре получилось потрясающе гендерным. Ведущий инструмент — клавесин — достался девушкам. Щипковый инструмент идеально спонсирует разные женские партерные трюки: па де бурре, ронд жамбы, батманы, арабески всех видов, фуэте.
Медные и деревянные сообщают мальчикам о начале турниров — и они неистово кидаются делать жете: быстрее, выше, сильнее. Между турнирами случаются маленькие па де де. Все внимание берет на себя центральная пара (Воробьева, Сорокин). Они то на ферме, то на сеновале, то в лесу — их роман бурно развивается на фоне сельских будней. Есть переклички и со «Светлым ручьем» Ратманского, но французская музыка сопротивляется этим ассоциациям.
В финале любовное настроение побеждает окончательно и две половинки — янь и инь этого балета (Воробьева, Сорокин) — складываются в живописный шарик. Падают от изнеможения на самом деле.
По энергичности и насыщенности этот спектакль сравним только с «Симфонией до мажор» Баланчина на музыку Бизе или «Головокружительным упоением точностью» Форсайта на музыку Шуберта — то есть с форматом спектаклей прошлого века, которые, как казалось, уже никто не сможет и не захочет сочинять в XXI веке. Но история распоряжается иначе.
Обретенный рай
Самодурову больше не нужны программные сочинения, чтобы утвердиться в профессии, найти свое место, что-то кому-то доказать. Он приходит в зал и начинает работать с артистами, которые понимают его с полуслова, опережают своим старанием его мысль.
«Цветоделика» — это не этапное сочинение, не выношенный годами опус, который трудно складывался. Это очередной очень хороший балет, глядя на который верится, что за ним последуют другие, не менее интересные.
Есть ли еще такие счастливые компании, где постановочный процесс представляет собой ежедневный праздник? Наверное, так было у Баланчина в Нью-Йорке и у Бежара в Лозанне. Такая же атмосфера царит у Ноймайера в Гамбурге. У нас такое возможно сегодня только у Б. Эйфмана в Питере или в театре у Р. Поклитару. Больше таких райских мест, увы, нет.
Всего на месяц труппа отправится в отпуск, а уже в конце августа молодые хореографы приедутв театр набирать артистов для участияв очередной «Dance-платформе». Она пройдет 21-22 сентября.
