«Лично я признаю в себе только одно хорошее — то, что моя жизнь в работе»[1], — писал в 1907 в своей автобиографии Николай Федорович Финдейзен (1868–1928) — ученый, историк, историограф русской музыки с древнейших времен, музыкальный критик, создатель и бессменный редактор «Русской музыкальной газеты» (1894–1918), музыкально-общественный деятель, лектор, педагог. В приведенных датах жизни и центрального дела всей биографии мы видим удивительную концентрацию юбилеев сегодняшнего дня: 150 лет со дня рождения (11/25 июля) и 90 лет со дня смерти (20 сентября); 125 лет с начала издания и 100-летие вынужденного прекращения деятельности РМГ, полные подшивки которой старательно отсканированы и доступны каждому на сайте Российской национальной библиотеки.

Газета «Музыкальное обозрение»  считает себя преемником «Русской музыкальной газеты» Николая Финдейзена.  Как и «РМГ» на рубеже XIX – начала ХХ вв., «МО» на рубеже XX – начала XXI вв.  свидетельствует о событиях, явлениях, тенденциях музыкальной и культурной жизни современной России, является изданием, объединяющим  музыкальное пространство огромной страны. Как и «РМГ» век назад, «МО» сегодня представляет образ этого пространства.

Шаги к Газете

Удивительную работоспособность Финдейзена отмечали все, кто обращался к его деятельности: и современники, и последователи, поскольку, поистине, вся его жизнь — пример феноменальной самоотдачи любимому делу. Одесский корреспондент «Русской музыкальной газеты» Б.Д. Тюнеев так охарактеризовал стиль его деятельности: «Если вдуматься глубоко в жизненный путь Финдейзена, то можно сказать, что он всю жизнь только работал, а отдыхом для него была перемена одной работы на другую. Он умел комбинировать и время, и свои силы, в нужный момент переключаться на то именно, что было необходимо для данного случая»[2].

Т.Н. Ливанова дополняет эту картину: «Он торопился, работал необыкновенно быстро, параллельно собирал материалы для одного исследования, готовил публикации по-другому, составлял каталог по третьей теме и тут же писал популярные биографические очерки, выступал с большими критическими обзорами»[3].

А призывая историков и музыкальных критиков «стереть архивную пыль, выставить в надлежащем свете худое и прекрасное»[4], чтобы в представлении следующих поколений музыкантов установить объективное понимание роли каждого в историческом культурном процессе, отмечал: «История очищает путь человечеству и его культурной деятельности. Она наказывает все мелочное, завистливое, ничтожное, она возвеличивает все крупное, строгое, славное; она устанавливает авторитеты, она, точно великий художник, рисует беспрерывный[5] ряд бытовых картин, в которых проходит, освещенная критикой честного разума, жизнь всех народов, — в их труде, в их гениальной изобретательности, в их искусстве…»[6] — выводя на первое место в определении значимости целых народов их умение работать.

Такое отношение к труду сложилось в первые десятилетия жизни Н.Ф. Финдейзена и было впитано им и от отца — немецкого купца, приехавшего в Россию в середине XIX века поднимать экономику страны, и от матери — второй жены отца, которая, будучи гувернанткой первых восьми детей вдовца, стала матерью последующих троих, старшим из которых и был Николай Федорович.

Следуя семейной традиции, в 10 лет мальчика отдали в Санкт-Петербургское Коммерческое училище, в котором царила строжайшая дисциплина ученического труда. И работоспособность Финдейзена в зрелые годы, поражавшая его современников, может рассматриваться как результат целенаправленного и последовательного воспитания трудолюбия. Именно заданные в ученические годы темп и интенсивность работы он сохранил на всю жизнь, как бы выполняя то, о чем говорили еще первые выпускники этого учебного заведения над гробом его создателя, П.А. Демидова (1786): «С нашей стороны самая лучшая, самая искренняя благодарность к основателю Училища заключается в том, чтобы мы всегда памятовали и до глубокой старости исполняли те заветные слова, которыми Училище напутствовало нас в жизнь. Слова эти: “Труд и честность”»[7].

Именно традиции, система педагогической работы и воспитали его удивительное трудолюбие, собранность, умение распределять время, обязательность и пунктуальность как основные черты характера. Обилие иностранных языков и курсов литературы дали возможность не только читать произведения великих писателей, но и вести зарубежную переписку на немецком, английском и французском языках, делать переводы статей для РМГ. Знания по физике и химии, опыты, которыми по его признанию он был увлечен одно время, все это не прошло даром, а нашло применение в типографской работе. Особо следовало бы подчеркнуть значение курса «Коммерческой корреспонденции», заложившего фундаментальные основы деловой переписки Финдейзена. А специальные предметы, изучаемые в Училище, дали возможность все дела «Газеты» вести самому: не было у РМГ ни канцелярии, ни бухгалтерии.

Определенную роль сыграло Коммерческое училище в становлении исполнительских навыков Н.Ф. Финдейзена: в рекреационном зале начались концертные выступления Финдейзена-пианиста, возобновившиеся лишь в начале ХХ в., когда он иллюстрировал свои лекции в провинциальных городах, а впоследствии — в Музее филармонии.

Не славы ради…

Стремящийся к работе, ищущий все новые точки приложения собственных усилий, Финдейзен не мог понять, встречающееся даже среди самых уважаемых деятелей русской культуры, недопонимание того, что не на собственное прославление работают историки, а для упрочения имени гениев; что не столь существенно, кто сделает первый шаг в этом направлении, а важно начать путь упрочения памяти о них.

Награда за труд – не в почитании, а тем более не в деньгах! Деньги же для Финдейзена всегда были лишь средством к существованию, да и то на все «воля Господня»: «Сегодня и вчера снег и морозно, а я в легком осеннем пальто – то в закладе; сегодня отправил туда же велосипед. Тяжело, а все же Господь не оставляет. Благодарю Тебя Боже!» (23 окт. 1896).

Именно ВЕРА поддерживала Финдейзена в трудные минуты, позволяла на отсутствие денег смотреть иронически: «Чудное время! Сегодня пришлось последние ценные вещи заложить – даже подарки Шестаковой! <…> для хоз<яйства> теперь во всем доме остались 2 коп<ейки>, да в конторе дай Бог 5 коп<еек> набрать. Ай – как хорошо. Не пошел в симфон<ический> конц<ерт>, т.к. нечего за платье дать. Но нечего унывать – автобиография Андерсена меня здорово поддерживает», – 7 дек. 1896. «Безденежье так и убивает – <…> – я было даже думал заложить обручальные кольца! Что будет дальше? Поможешь ли Ты, Господи, после всех моих подлостей и Грехов», – 11 дек. 1896.

Вера в силу духовного начала приводила Финдейзена к выводу: «Да! Я был прав, утверждая, что деньги – порождают зло» (13 июля 1899). И их отсутствие, поэтому, воспринималось как досадное недоразумение, как мелкая помеха на избранном пути: «Остался вчера с 11 коп<ейками> в кармане, пришлось нести в ломбард последний медальон и сер<ебряные> кольца. Но терпеть — нужно. Не роптать — работать и употреблять больше усилий. Правда не знаешь, достигнешь ли, дойдешь ли до цели, хватит ли сил бороться» (11 июля 1899).

Многое из созданного Н.Ф. Финдейзеном и по сей день остается фундаментальной источниковой базой музыковедческих исследований в России: богатейший архив (более 6000 единиц хранения в Санкт-Петербурге, Москве и Клину Московской области), 25 томов РМГ, два тома (семь выпусков) «Очерков по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века»[8], монографии, посвященные русским и зарубежным композиторам…

Однако, ни в одной из опубликованных им работ нет декларации взглядов, устремлений, позиций. Более того, стремясь к максимальной объективности собственного издания, он старался нивелировать личные устремления, предоставляя высказываться по спорным вопросам соратникам по перу (о Вагнере, о современной музыке и т.п.). «Мой удел – быть только фонарем, который бы ярко освещал памятники великих людей в нашу ночную темноту, чтобы люди не забывали, кто для них жил, что людям дано…», — читаем запись от 17 окт. 1895. Даже концептуальные основы музыкально-критической и просветительской деятельности, на которых базировалась работа редакции «Русской музыкальной газеты», выводятся аналитическим путем по публикациям РМГ, а также отдельным высказываниям, по большей части не в открытой печати, а именно в дневниках — отдушине, которой поверялось сокровенное, фиксировалось сиюминутное, выливалось раздражавшее…

Это было время, когда он познакомился с В.В. Стасовым, называвшим его своим учеником; с Ц.А. Кюи и М.А. Балакиревым; вошел в круг общения «беляевцев» и в переписку с Н.А. Римским-Корсаковым. С каждым годом круг его общения стремительно разрастался и охватывал к началу ХХ века самые отдаленные уголки Российской империи, включавшей до Первой мировой войны территории всех стран будущего СССР (помимо России — Азербайджана, Армении, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Молдавии, Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана, Украины), Прибалтики (Латвия, Литва, Эстония), Грузии (одну из своих лекций Н. Ф. Финдейзен читал в Тифлисе), а также Финляндии, восточной Польши и другие земли.

Более 40 лет Финдейзен фиксировал собственные идеи, парадоксальные мысли, отмечал знаменательные встречи, рассуждал о превратностях судьбы музыканта. Причем он вел летопись не только своей жизни, но и всех тех, кто его окружал, подчас именно в дневниках фиксируя канувшие в лету, не донесенные их авторами до бумаги воспоминания. Дневники не охватывают лишь первые десятилетия жизни. И, как бы восполняя этот пробел, Н. Ф. Финдейзен, в 1910–1920-е годы создает четыре объемные тетради, озаглавленные им «Из моих воспоминаний», рисуя картину своего детства и юности, семьи и истоков увлечения музыкой, театром, литературой.

Забытый ученый

Многоплановость тематики и множественность контактов Н.Ф. Финдейзена, раскрывающихся в Дневниках — лишь один из ракурсов. Искренность высказываний в его поденных рукописях, пожалуй, то, что нигде более не раскрывается: именно они дают понять причины умалчивания его имени в советское время.

Читая дневники, становится понятным, что на отношении к творческому наследию Н.Ф. Финдейзена отрицательно сказался тот факт, что он не мог понять и принять большевистскую революцию. Что не помешало ему активно включиться в работу сначала Музыкального отдела Наркомпроса, а затем взяться за создание (через сохранение фондов Придворного оркестра) Музыкально-исторического музея при Ленинградской филармонии и организации его многогранной работы в 1920-е годы. Краткий обзор публикаций о нем показателен не только для историографии русского музыкознания ХХ века, но и для истории России в целом. В середине ХХ века произошло парадоксальное явление: исследователи-музыковеды черпали из собранного им архива темы, факты, проблемы, разрабатывали их, создавали собственные труды и даже школы, лишь упоминая, но чаще даже обходя молчанием первоисточник полученных сведений. Два-три некролога[9] и заметку к десятилетию смерти вряд ли можно считать литературой о выдающемся музыкально-общественном и научном деятеле. Словно какая-то нечистая сила умышленно заставляла забыть о его наследии, стереть память о трудовом процессе уникальной интенсивности, как было предано забвению и утеряно безвозвратно место его последнего пристанища[10].

В то же время даже некрологи имеют историческую ценность. Так, например, Савелова называет три заслуги Финдейзена перед историей русской музыки: редакция-издательство «Русской музыкальной газеты», организация музыкально-исторического Музея Филармонии, создание обширной Глинкианы. Многое упуская в его творчестве, Савелова в то же время правильно наметила эти основные направления в деятельности Финдейзена.

Важна также заметка, написанная в 1938. Небольшое сообщение без названия и подписи привлекает внимание тем, что здесь встречается единственное в печати упоминание о грандиозной работе, проделанной критиком по составлению словаря лиц, писавших о музыке в России: «В числе ненапечатанных работ Н.Ф. Финдейзена большой “Биобиблиографический словарь музыкальных деятелей России”, содержащий около 10 000 аннотированных карточек. Словарь этот приобретен Московской консерваторией»[11]. Впоследствии картотека в шести специальных ящиках была передана в Государственный Дом-Музей П.И. Чайковского в Клину, где хранится и поныне. Несмотря на наличие современных музыкальных словарей и энциклопедии, собранный материал и по сей день может служить существенным справочным подспорьем.

В последующие десятилетия о Финдейзене как бы забыли. И лишь в 1960–1980-е гг. его имя появляется в работах общего характера: Т.Н. Ливановой[12], А.М. Ступеля и И.Г. Райскина[13], И.Ф. Петровской[14] и некоторых других.

Возрождение Финдейзена

Подлинный интерес к наследию Н.Ф. Финдейзена пробуждается уже в конце XX–XXI веках, с публикации его рукописей: с фрагментов дневников в «Музыкальном обозрении»[15] и «Автобиографии» Н.Ф. Финдейзена.[16] Одновременно с 1996 велась работа над его воспоминаниями, увидевшими свет в 2004,[17] вместе с выходом дневников, в которые вошли первые три рукописи, составившие первый том (1892–1901).[18] Четвертая и пятая тетради вошли во второй том (1902–1909).[19]

Третий том, или опубликованная в 2013 первая половина «шестой книги»,[20] охватывает последнюю мирную дореволюционную «пятилетку» бытия России и первые месяцы Первой мировой войны: 1909–1914.

Четвертый том — наиболее насыщенный политическими событиями период, как всей России, так и его жизни (с 1915 по март 1920, когда он сам передает этот Дневник, в числе других материалов, в Отдел рукописи Публичной библиотеки с табличкой-завещанием).[21] Судьба последнего, седьмого тома рукописей Дневников оказалась сложнее: после смерти Н.Ф. Финдейзена, в 1930-е годы, он был передан в Московскую консерваторию, а впоследствии, в годы создания архива ВМОМК имени М.И. Глинки, его передали в это хранилище, вместе с двумя обширными томами Музыкального дневника.

Московский «бытовой»[22] (по термину самого Н.Ф. Финдейзена) дневник также уже готовится к изданию. В январе 2018 завершена работа над первой его половиной, которая составила пятый том (1920–1924).

Шестой том (1925–1928) завершит проект подготовки к изданию и публикации поденных финдейзеновских рукописей.

Следует особо подчеркнуть, что работа с рукописями, а затем и издание первых четырех томов Дневников Н.Ф. Финдейзена с 2000 осуществлялось при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, а с 2017 — Российского фонда фундаментальных исследований.

Весь тираж каждого тома Дневников (500 экземпляров + 300 рассылка по библиотекам России) расходился из книжных магазинов страны стремительно и книги уже сегодня стали раритетными, что существенно усиливает значимость их фрагментарной публикации, осуществляемой с 2017 «Музыкальным обозрением». Грандиозный проект по обнародованию Дневников Н.Ф. Финдейзена на страницах газеты не только пробуждает интерес к его творческому наследию, что само по себе немаловажно, но и дает немало информации к размышлениям об эпохе, о положении музыканта в дореволюционной и послереволюционной России, его осознания собственного места и понимания значимости в повседневной жизни.

«Дневники» 1918 года — период наибольшей неустойчивости положения 50-летнего музыкально-общественного деятеля: в 25-й, юбилейный год издания «Русской музыкальной газеты», которую он выпускал без единого перебоя первые пять лет ежемесячно, а последующие двадцать — еженедельно (единственное, что им дозволялось — это издание сдвоенных номеров в летнее или наиболее сложное в финансовом плане время, к примеру, в последние два года выхода газеты в свет), для пунктуального, обязательного редактора происходило самое страшное — крушение всех планов и перспектив. Причем касалось это не только РМГ: рухнули надежды на издание второго дела его жизни — «Истории музыки в России до XIX века», книги, которая именно в это время была завершена. Только 10 лет спустя это стало возможным в форме «Очерков по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века» (М.–Л.: Госиздат, 1927–1928).

Общественная ситуация в Санкт-Петербурге после революции: бандитизм и грабежи (в 1919, ударом в висок была убита на улице его мать); «национализация» всего и вся, заставили Н.Ф. Финдейзена задуматься и о домашнем архиве, сохранность которого он уже не мог гарантировать: огромное собрание документов и материалов по истории музыки оказалось под угрозой уничтожения… Решиться на передачу всего накопленного на государственное хранение на вершине творческой активности – к этому могло привести лишь предельное напряжение и осознание итоговости его бытия, что не каждому человеку удается сделать своевременно[23].

Отсюда — естественная в такой ситуации резкость высказываний, возмущение творящимся вокруг и боль за несвершившиеся планы… Все это — на страницах Дневников 1918 года, которые и открываются сегодня для широкого круга профессионалов и любителей музыки в публикации «Музыкального обозрения».