Вспоминая Петра Меркурьева (продолжение)

Человек, который создавал «Музыкальное обозрение»
Вспоминая Петра Меркурьева (продолжение)
Петр Меркурьев рядом с мемориальной доской деда, Всеволода Эмильевича Мейерхольда

17 июня 2023 — 80 лет со дня рождения Петра Васильевича Меркурьева (1943–2010):  актера, музыковеда, журналиста, музыкального и общественного деятеля. В 1989 году стоял у истоков газеты «Музыкальное обозрение».

Газета «Музыкальное обозрение» готовит к изданию сборник воспоминаний о Петре Меркурьеве — одном из основателей «МО». В сборник войдут воспоминания друзей и коллег П.В. Меркурьева — музыкантов, артистов, режиссеров, в чьих фильмах он снимался.

Публикация 2014 года

Леонид Зорин: «Он был похож на деда»

Леонид Зорин

…Наступил 1954 год, н отправился в Ленинград и остановился у Меркурьевых в их старой, большой, немного запущенной квартире на улице Чайковского. Меркурьевы жили здесь много лет, но квартира не выглядела обжитой, в ней не было того прочного, нарядного, уютно устойчивого быта, который мне приходилось наблюдать в домах многих знаменитых людей. Но хотя те отлично оборудованные очаги импонировали и привлекали, бивуачно-таборная обстановка меркурьевского жилья мне сильно пришлась по душе. Очень свободно и легко я сразу себя почувствовал, точно живал здесь давно и подолгу.

Семья была немаленькая. Прежде всего сама Ирина Всеволодовна, высокая, крупная, под стать мужу, с характерными мейерхольдовскими чертами, дочери-студентки Аня и Катя: первая — вся в отца, очень внешне на него похожая, длинноногая, с сильным спортивным телом (впечатление меня не обмануло, она увлекалась баскетболом), вторая — с тонким нервным лицом, неуловимо напоминавшая мать, хотя весь облик ее был иным — хрупкий, тревожный, и вся она была, как струнка, натянутая до предела.

Потом дверь отворилась, вошел мальчик, очень строгий, очень воспитанный, в сером костюмчике, с бабочкой вместо галстука, он с достоинством протянул мне руку и сообщил, что его зовут Петром. Я едва не вскрикнул, так он был похож на деда. Сходство было столь сильным, что казалось какой-то мистификацией!

Сдержав свое изумление, я пожал ему руку и осведомился, сколько моему новому знакомому лет.

— Десять лет, — ответил мальчик и с легкой улыбкой добавил: — Совсем еще малышок.

Помню, что это снисходительно-насмешливое отношение к самому себе меня восхитило.

Ночью, засыпая, я слышал страстный шепот Кати:

— Мама, ты к Петьке присмотрись, присмотрись. От него можно всего ожидать, уверяю тебя. Скажи, зачем он носит бабочку?

Ирина Всеволодовна тихо ее успокаивала.

Утром за завтраком я спросил Петю, есть ли у него друзья. — Есть один, — солидно ответил Петя, — мы с ним достаточно откровенны.

Вас Васич быстро заговорил:

— Они дружит с Сережей Дрейденом, очень, знаете, головастый парнишка. И о чем они там судят да рядят, только гадать можно. Как закроются за дверьми и шу-шу-шу, шу-шу-тпу, чего-то все пишут, пишут.

— Ты ведь знаешь, — мягко сказал Петр,

— мы хотим организовать театр. Я пишу проект.

(Впоследствии в знак доверия он показал мне этот проект. Театр обещал быть весьма своеобразным. Должен похвастаться — мне предназначалась в нем должность заведующего литературной частью. С Сережей Дрейденом я познакомился много позже, двадцать три года спустя, — в Ленинградском театре комедии, в моем «Незнакомце» он сыграл заглавную роль.)

Леонид Зорин

Алексей Герман (мл.). Режиссер о своем актере

Алексей Герман-младший

Что я могу сказать о Петре… Конечно, папа это сделал бы лучше. Они с отцом были близки всегда. Много лет друг друга знали и любили. Папа Петю любил очень. Глупо говорить, что они одного поколения, это очевидно. Дело не в поколениях, а дело в сходных вибрациях.

Люди разные. Темперамент разный. Жизнь разная. Но какие-то общие вибрации, какие-то общие ощущения были. Папа был интровертом, Петя — экстраверт. Петя — человек восторженно тонкий, и при этом умный, что редкость. Восторженность и ум редко идут вместе.

Петя не хотел стареть. Мне кажется, он боялся этого, не любил и отодвигал это от себя. А папа со старением как-то быстро смирился, уже лет в 50.

Они были и разные, и похожие.

Для меня вопрос в том, знал ли я его и хорошо ли знал? Мы все-таки люди разных поколений.

Я был моложе и хуже понимал Вселенную. Конечно, дистанция между нами существовала. Но Петя мне всегда казался, в общем-то, светлым человеком. Он как-то старался не замечать роковую предопределенность его рода, вообще рок во всех смыслах. Он старался это не замечать как-то с улыбкой. Я не знал у него моментов отчаяния и черноты.

Мне кажется, что у него это, в общем, получалось — не отдаваться потоку времени, не давать ему смывать с себя кожу. Это редкое умение. Нерусское, кстати. Несколько не в нашей культуре. Поскольку культура у нас все-таки «людоедская». Как говорят: пожилых мы, конечно, уважаем, но пора бы им уже готовиться… А он как-то внутри себя противостоял этому.

«Последний поезд»
(фильм А. Германа-мл., 2003, в роли Крейцера П. Меркурьев)

Его любила съемочная группа. Иногда он ее «доставал» восторженной радостью, но она его все-таки любила. И он любил группу. И это тоже редкое качество. Для большинства люди — функция. Более важная, менее важная, но функция. А для него — нет. И это тоже редкое умение, редкое качество — знать всех рабочих по именам. Я вот не знал…

Я вообще стараюсь снимать про тонкое в не тонком, в не тонкой Вселенной… И когда я снимал «Последний поезд», я пытался искать это. Но тонкое нельзя воспроизвести. Нельзя. Оно либо присутствует, либо отсутствует. И поэтому Петя… В нем это было: что точно погибнет в таких обстоятельствах…

«Трудно быть богом»
(фильм А. Германа-ст., 2013, в роли Гура П. Меркурьев)

Здесь симптоматичен выбор роли: Гур — Сочинитель, он Поэт, Шут. Гур максимально близок к Румате (Л. Ярмольник). Кино так сделано, что люди там исчезают и появляются, появляются и исчезают. Ткань фильма такая. Папа же все время хотел разрушить какие-то законы: драматургии, восприятия, мироощущения… Эдакий деконструктивизм реальности и попытка реконструкции новой…

Мне кажется, для папы самым важным был выбор актера на роль. А Петя был близким человеком. Папа пытался вкладывать свои мысли, ощущения… С актерами это часто приводило к конфликтам, когда кто-то не выдерживал напряжения. А то, как Петя делал роль — папе нравилось. И вот они, уже будучи не очень здоровыми людьми, картину делали в счастье. Что-то получалось, что-то не получалось. В сложностях и несчастье по отношению к большому фильму и по отношению ко всему, но в счастье в личных отношениях.

Алексей Герман-младший

Режиссер Алексей Герман-старший откликнулся на кончину Петра Меркурьева

Алексей Герман-старший

«Петя Меркурьев, он же Мейерхольд, был крупным явлением в нашем искусстве, но, как мне кажется, по ряду причин не реализовал себя в полной мере. Тем не менее, в истории нашей культуры есть место для замечательного артиста Петра Меркурьева.

Он снялся в моем фильме “Трудно быть богом”. Не знаю, каким получится фильм, но я имел счастье работать с замечательным художником.

Для меня смерть Пети, человека, с которым я был дружен более 40 лет, является большой бедой. Все больше друзей оказывается там, и все меньше остается здесь.

Прощай, дорогой Петя, может, когда-нибудь свидимся».

Владимир Гуревич. О моем Пете

Владимир Гуревич

…По-настоящему и до конца дней нас сдружила Сортавала. Дом творчества композиторов. Мы встретились там в восьмидесятых. Петя приезжал туда вместе Андреем Устиновым и раскатывал на незабываемом желтом «Запорожце», поднимая тучи пыли на не видавших асфальта карельских дорогах. В уникальном сортавальском коллективе, объединившем музыкантов и не музыкантов из разных уголков Советской страны, царил дух открытости и свободы. Именно свободы, которой в обычной жизни все мы были лишены. В карельской глуши, в волшебной красоте лесов и озер не просто легко дышалось. Там легко жилось, думалось, мечталось.

Рядом cо взрослыми — от молодых до стариков — росли дети, общавшиеся другом с другом (и до сей поры общающиеся — хотя живут в разных городах, странах и континентах). Петя стал одной из центральных фигур этого сообщества. Без его юмора, без его поразительной доброжелательности и обаяния невозможно представить тогдашней сортавальской жизни. Удивительное жизнелюбие его особенно привлекало детей. Он стал поистине их воспитателем. «Без дяди Пети я стал бы другим», — говорит мой сын Миша. И он прав. В любой момент Петр Васильевич готов был ринуться на помощь каждому, кто в ней нуждался.

Не перечесть вопросов и тем, на которые мы с ним беседовали. И далеко не только о музыке. Петр Васильевич потрясающе знал историю искусств, мог наизусть страницами цитировать классиков. Ну а о театре и говорить не приходится. Тут он был дока! В то время Петя уже вовсю снимался в кино. Но об этой стороне своей жизни повествовал нечасто: словно чувствовал какое-то неудобство перед памятью великих отца и деда. А мир театра для него все-таки был своим с детства, можно сказать, с рождения. И многие великие мастера, на которых мы смотрели как на небожителей, являлись для него просто дядей Юрой или тетей Фаней. Рассказы Пети о театре и, главное, о бессмертных мастерах русской сцены, с которыми он общался, незабываемы, и хорошо, что он смог хотя бы отчасти воспроизвести их в своих мемуарах.

.

Нас сроднило «МО»

В 90-ые годы Петя перестал посещать Сортавалу, ездил отдыхать в Литву. Однако для нашей дружбы это не имело никакого значения: общение становилось все интенсивнее, а взаимопонимание — едва ли не абсолютным. Профессионально сроднило нас «Музыкальное обозрение». Петр Васильевич стоял у истоков этой газеты, вместе с Андреем Алексеевичем Устиновым он ее организовал, пестовал, поднимал к высотам общественного признания. 20 лет — до последних дней жизни — то была Петина радость и боль, дело, которому он отдавал всего себя. Никогда не забуду тот день, когда он впервые сообщил мне об открытии газеты и попросил написать о своих творческих планах. Январский номер 1990 года с моим интервью — один самых дорогих для меня «экспонатов» моей профессиональной работы. На плохонькой бумаге, с жуткой «полуслепой» печатью — «Музобоз» выглядел тогда, как выпущенная типографским способом стенгазета. И вот, на наших глазах и при нашем участии некогда «гадкий утенок» стал выдающимся явлением российской музыкальной культуры. Роль П.В. Меркурьева в этом процессе переоценить невозможно. Он жил для газеты, и материально и морально и творчески ставшей главным смыслом его существования.

Никогда не пересчитывал я, сколько же материалов, мной написанных, опубликовал «Музобоз». Точно знаю, что все, что предлагал, и все, о чем меня просили Петя, Андрей и их коллеги по редакции.

.

Наша «некрологистика»

После 2004 года появился еще один жанр, который вели мы с Петей. Михаил Григорьевич Бялик, писавший некрологи об ушедших питерских композиторах и музыковедах, переехал на ПМЖ в Гамбург. Петр Васильевич попросил меня продолжить скорбную, но необходимую в нашей бренной жизни традицию. С тех пор и по сегодняшний день я занимаюсь этим грустным делом. Писать некрологи, вообще говоря, очень трудно, особенно, когда рассказываешь о людях, с которыми дружил десятилетиями. Порой кажется, что пишешь не ты, а кто-то другой ведет твоим пером, опуская твои пальцы на клавиши компьютера.

Из многих некрологов запал в душу последний, написанный при жизни Пети: после внезапной кончины Юрия Александровича Фалика. Надо было написать не некролог, а нечто вроде эссе или воспоминаний в форме некролога. Работал я три дня и три ночи. И написал одну из самых дорогих для меня статей. О Юре, о себе, о нас — поколении младших «шестидесятников» — идеалистов, верой и правдой служивших нашему великому делу.

Материал опубликовали почти без правки. Газету мне привез сам Петя. Он регулярно наезжал в Питер (обычно на киносъемки) и заходил к нам домой «на огонек». На сей раз мы мало говорили, просто выпили за упокой души Юры. Петя выглядел уставшим и похудевшим. Очень его угнетали неурядицы в семье Меркурьевых. Он не жаловался, просто констатировал факт распада некогда единого семейного гнезда. Настроение не было упадочным. Но поневоле рождало ощущение какого-то переживаемого им серьезнейшего внутреннего кризиса. И пиво, которое он потреблял банка за банкой, оставаясь вечерами в одиночестве в редакции, выглядело как попытка заглушить боль, временами нестерпимую.

Владимир Гуревич

Александр Соколов: «Он был надежным другом»

Александр Соколов

Мы познакомились с Петром в очереди за билетом на Ленинградском вокзале. Стояли рядом. Он через плечо увидел мое студенческое удостоверение и обратился ко мне. Мы разговорились, и оказалось, что оба едем в Ленинград. И всю ночь мы сидели в плацкартном вагоне поезда, пили чай и разговаривали — обо всем… Тогда и началась наша дружба. И я очень хорошо запомнил фразу, которую он мне не раз повторил и в ту ночь, и в последующие годы. Фразу из Сент-Экзюпери: “Мы ответственны за того, кого приручили”. Это был тот принцип жизни Петра Меркурьева, который делал его абсолютно надежным коллегой, абсолютно надежным другом…

Александр Соколов, профессор, ректор Московской консерватории

Сергей Дрейден. Пека, Мунька и некрологи

Петя описал свое детство и отрочество в книге о родителях. Там, среди персонажей, присутствует моя мама и я. Вряд ли прибавлю что-то яркое и существенное (а хотелось бы!) про Петю в то наше детское время 50-х годов в Ленинграде на улице Чайковского, где мы жили через дом друг от друга, РАЗВЕ ЧТО он был для меня Пека, на три года меня младше, ЧТО по их квартире ходили два огромных человека в халатах, ЧТО я слышал их голоса: низкий Ирины Всеволодовны и незабываемые — всем известные — интонации Вась Вася (Василия Васильевича Меркурьева), ЧТО 7-8 летний Пека без конца дирижировал перед напольным передвижным зеркалом в белой раме, а рядом с ним стоял огромный (сейчас мне хочется, чтобы и он тоже был белым) рояль, а на нем стоял фарфоровый Петин дедушка Мейерхольд из известной скульптурной коллекции…
Итак, живу у Пети с Мунькой, езжу на репетиции, а поздними вечерами мы с директором путешествуем во времени. После смерти родителей какие-то домашние вещи из квартиры на Чайковской переехали в Москву. И фарфоровый дедушка Всеволод Эмильевич, и халат Василия Васильевича, в котором теперь уже ходит Петя по квартире. А может быть это был халат Ирины Всеволодовны? А быть может, было два их халата?! И Петр носил их попеременно? И, конечно, кипа фотографий, и перед твоими глазами, забираясь в тебя, проходит жизнь знакомых и незнакомых людей, молодых, стареющих, актерские лица в гриме и париках: Вась Вась и И. В. садятся в «Победу» и сейчас поедут на подаренный им правительством финский хутор на Карельском перешейке. А вот берег озера и лодка, и собака, и маленький Петя, и Катя, и старшая Аня, и племянник Женя! Эти «смотрины» Петя сопровождает рассказами про разные случаи. Я узнаю, что он для себя ведет воспоминательные записи (они-то и позволили ему позже откликнуться книгой на предложение издательства). Меня он не мучил своим писательством, зато с гордостью говорил после очередного телефонного сообщения о смерти того или другого музыкального деятеля — «это мой любимый жанр!» — и, одев очки, взяв ручку, пускался составлять очередной НЕКРОЛОГ, дабы успеть к верстке номера газеты. Редакция «Музыкальной газеты» существовала легко и забавно — несколько молодых людей и на равных с ними артистичный директор Петр Васильевич. Кстати, про голос: мамины низы и папины интонации смешивались в звучании голоса Пети и казалось все трое присутствуют одновременно. Думаю, что так мне кажется сейчас, а не тогда…

Сергей Дрейден, август 2013, Санкт-Петербург

Ефрем Подгайц: «Петя — это весны цветенье…»

Ефрем Подгайц

Петя обладал самыми разными талантами: был прекрасным рассказчиком, музыкальным критиком, киноактером, журналистом, хоровым дирижером, педагогом… Поражала его память. Он помнил все и всех. Но главным его талантом было неравнодушное отношение к людям, умение увидеть и поддержать способного человека, особенно молодого. Я не знаю никого, кто как Петя радовался бы успехам других. Главным в его жизни было помогать людям, причем эта помощь могла быть просто советом, участием, активной поддержкой.

Я сблизился с Петей в конце 70-х, в самом начале 80-х, когда он работал в Комиссии Союза композиторов СССР по эстетическому воспитанию, руководил которой Борис Соломонович Диментман, а Петя был его заместителем. Атмосфера, которая царила в Комиссии была невероятно теплой, радушной. Там всегда могли помочь, подсказать, а Изабелла Рафаэлевна Скавронская еще и поила чаем. Для меня эта Комиссия стала вторым домом. И во многом благодаря Пете.

Кстати, об удивительных человеческих качествах Петра Меркурьева ярко свидетельствует тот факт, что когда А.С. Пономарева не приняли в Московскую консерваторию, Петя, в знак солидарности, тоже не стал там учиться (хотя его приняли) и вместе с Пономаревым уехал учиться в Харьковскую консерваторию.

Очень трудно писать о Пете. Так много всего с ним связано и получается, что пишешь о себе. Думаю, не только у меня такое ощущение, потому что именно таким был Петя. Он умудрялся жить не только и не столько своей жизнью, но и жизнью своих друзей и тех, кому он помогал, в чьей судьбе принимал участие. А таких было очень и очень много — десятки, сотни, а, возможно, и тысячи…

Пожалуй, вспомню лишь несколько разных эпизодов:

Петя берет листок бумаги, пишет заголовок: Сочинения Е. Подгайца.

И своей рукой пишет (выпытывая у меня что писать), вручает мне листок, заставляет обещать, что я буду его продолжать. И я честно продолжаю пополнять этот список. В нем сейчас почти 250 опусов.

Петя мне часто говорил, что почти каждый день слушает мой Тройной концерт. В партитуре я написал посвящение — Петру Меркурьеву.

Выполняя его желание в Санкт-Петербурге на панихиде звучала музыка Тройного концерта. Так я простился с Петей. Хотя нет… Я с ним не простился. Он со мной.

Ефрем Подгайц

.