Светлана Бережная: «Мы не прибиваем стул к потолку, если это неубедительно»

Светлана Бережная: «Мы не прибиваем стул к потолку, если это неубедительно»

Генеральный директор Северо-Кавказской филармонии Светлана Бережная — о том, почему в XIX веке антракты были вчетверо длиннее нынешних.

Северо-Кавказская государственная филармония — старейшая в России — празднует 120-летие масштабным фестивалем в честь своего основателя Василия Сафонова. Генеральный директор, заслуженная артистка России Светлана Бережная рассказала корреспонденту «Известий» о специфике просвещения в курортном регионе и о том, как примирить людей 128 национальностей.

— В стране всего три филармонии имеют федеральный статус: московская, петербургская и ваша. С чем связано такое привилегированное положение?

— Филармония на Кавминводах изначально создавалась (кстати, гораздо раньше московской и петербургской) для общероссийской аудитории. Василий Сафонов понимал, что невозможно строить зал только для слушателей региона, он рассчитывал на публику, приезжающую на воды со всей страны. Тем более что к началу лета в столицах сезон заканчивался и культурная элита отправлялась сюда. В реализации своей идеи Сафонов ориентировался на первоклассные европейские курорты вроде Баден-Бадена и Висбадена. И сейчас 60% нашей публики — это отдыхающие. Многие традиции остались неизменными с 1890-х годов: например, практика еженедельных симфонических концертов по субботам.

— Вас полностью финансирует федеральный бюджет?

— Да, и так было всегда. Комплекс из 11 концертных залов в девяти городах дефицитный бюджет края просто не потянул бы. Несколько раз были поползновения передать филармонию в краевое управление, но ни к чему хорошему это не приводило. Тут же начинались попытки приватизировать здание Курзала. А что делает частный владелец, если только он не фанат искусства? Пытается заработать. Но классическое искусство ни в одной стране не приносит коммерческого успеха, оно всегда дотационно, и с этим ничего не поделаешь.

— Правда ли, что филармония выступает форпостом русской культуры на Северном Кавказе? С кавказской музыкальной культурой вы не взаимодействуете?

— На нас лежит особая ответственность, потому что регион сложный, здесь живут представители 128 национальностей, и не только кавказских. Не стоит забывать про казачество, про армянскую, греческую диаспоры. Мы обязаны понимать менталитет разных народов, их отношение к музыке. У нас долгое время проводился фестиваль, где каждая республика могла продемонстрировать свое искусство. Но программы таких смотров нужно составлять очень взвешенно. Каждому участнику должно быть понятно, что мы не отдаем предпочтение, например, калмыкам перед дагестанцами. Если у той или иной национальности будет приоритет, это тут же приведет к вражде.

Мы приняли особое решение: ставить оперы исключительно на русском языке — единственном, который доступен каждому жителю региона. Но нельзя сказать, что мы защищаем русскую культуру. Защита всегда бывает от чего-то — от врага или нападения. Мы просто даем камертон — то, что консолидирует все национальности. Что может быть более интернациональным, чем классическое искусство?

— Какова ваша целевая аудитория?

— Интеллигенция, приезжающая на курорт и живущая здесь, а также дети, малообеспеченный и пожилой контингент. Мы должны ориентироваться на их вкусы и платежеспособность. Многие филармонии, желая расширить аудиторию, развернулись в сторону популярной музыки, и это уже нанесло ощутимый урон искусству. Конечно, публика должна получать то, что ей нравится, но должен идти и просветительский процесс. Мы ставим в одну программу, например, Бетховена и тен Хольта, Гайдна и Шнитке. В следующем году проведем фестиваль «Отражения» из музыки Моцарта и Шостаковича — для того чтобы публика не пугалась последнего (да, она до сих пор пугается). Люди должны понять, что Шостаковича можно слушать ровно так же, как Моцарта.

— Попсу совсем не пускаете?

— В Ессентуках и Пятигорске у нас есть два зала, где такие концерты возможны. Сами мы их не организуем, отдаем залы в аренду. Это дополнительный заработок, который позволяет платить за коммунальные услуги и так далее. Но есть список артистов — артистов в кавычках, — которые вообще не имеют допуска на наши сцены. Я могу отказать продюсеру, если концерт ниже нашего филармонического достоинства. Все-таки в этом смысле цензура нужна.

Меня могут обвинить в цензуре и представители другого фронта — поклонники современной оперной режиссуры. В своих спектаклях мы не прибиваем стул к потолку, если это неубедительно. К нам все-таки приезжают не только москвичи, но и Сургут, и Чукотка. Мы не должны их пугать, раз и навсегда отвращая от искусства. Я против насилия как над публикой, так и над музыкантами.

— Вы только что приобрели пятый концертный рояль «Стейнвей». Спонсоры помогли или это прибыль от эстрадных концертов?

— Это федеральный бюджет. И должна сказать, что пять «Стейнвеев» для нас мало. Я и на следующий год буду просить денег, и через год. Меня совершенно не устраивает нынешнее отношение, сложившееся в стране: если кто-то купил «Стейнвей» — всё, триумф и сенсация. Это нормально, все равно что купить домой стол и сесть обедать. Нужно играть на хороших инструментах.

— Когда во всех филармониях отпуск, у вас сезон в разгаре. А зимой?

— У нас сезон вообще не закрывается, мы даем концерты круглый год. В ноябре–декабре, конечно, снижаем обороты. Если летом мы делаем 140–150% от госзадания, то зимой — 60–70%.

— Василий Сафонов помимо вашего зала построил Большой зал Московской консерватории. Сумма в обоих случаях потребовалась примерно одинаковая — миллион рублей, хотя главный московский зал в три раза больше вашего. Коррупция?

— Нет. Во-первых, здесь дорогое убранство. Во-вторых, зал театральный, поэтому нужны были большие кулуары. В-третьих, были построены ресторан, царский ледник (чтобы в жару подавать напитки со льдом), была даже конюшня. Был утраченный ныне парк, который требовал вложений. Еще не стоит забывать, что в Москве проще было строить, чем здесь, на окраине империи, в горах. Доломитный желтый камень добывали в карьере, который так и называют с тех пор — Курзальный.

— Зал строили на деньги Владикавказской железной дороги. Поэтому он расположен рядом с вокзалом?

— Идея была в том, что часть филармонического оркестра должна была встречать поезда. Ведь прибытие поезда тогда было праздником. Кроме того, храм искусства должен был находиться на возвышении, как и храм веры. Курзал так и расположен. И дорога (в данном случае железная) ведет к храму.

— В те времена концерты начинались в полдевятого, антракт длился больше часа. Сейчас к половине одиннадцатого на улицах почти никого, а Курзал давно закрыт.

— Сафонов просто перенял практику зарубежных курортов. До 7–8 часов вечера человек проходил лечение, совершал моцион. Когда начинало темнеть и спадала жара, ему нужно было где-то проводить досуг. Кроме Курзала пойти в городе было некуда, это было единственное место. Большие антракты позволяли ресторану заработать. Во времена царедворцев было принято ходить в концерт, чтобы поужинать, развлечься, поиграть в карты. И все это — в антракте. Курзал закрывался после 12 часов ночи. По ночам тогда было безопаснее: сейчас мы все еще чувствуем отголоски 1990-х. Когда шла чеченская война, у нас было неспокойно. Мы тогда и обороты снизили, и концерты стали начинать раньше.

— Зачем в уютном историческом зале на 650 мест использовать подзвучку?

— У этого зала есть нехороший секрет. Когда в 1980-е годы его реставрировали, неудачно сделали амфитеатр и поставили кресла, «съедающие» звук. Возникли акустические ямы, поэтому мы вынуждены усиливать звук. Если вы ее услышали, это грустно. Я стараюсь делать ее такой, чтобы не было ощущения Государственного Кремлевского дворца. Когда у нас пройдет реставрация, мы перестанем пользоваться подзвучкой.

— Чиновники рапортуют, что внутренний туризм в 2015 году значительно вырос. Вы на себе это почувствовали?

— Откровенно говоря, мы свою публику всегда тянем, всегда за нее боремся. В хорошую погоду и две трети зала для нас — успех. В бархатный сезон ходят лучше. В этом году мы свою публику «взяли», хотя концертов поставили намного больше, чем в прошлом.

— У вас множество коллективов, 3 тыс. концертов в год. Есть потенциал к тому, чтобы не только просвещать отдыхающих, но и стать культурным центром, куда сознательно едут ради музыкальных впечатлений, — как сейчас происходит, например, в Перми. Но для этого, на мой взгляд, нужен музыкальный лидер первой величины. Нет ли желания завербовать такого музыканта?

— Извините, но у меня нет впечатления, что Теодор Курентзис является музыкантом первой величины. Буквально четыре дня назад я провела переговоры с музыкантом действительно первой величины — Диего Фазолисом, который в следующем году приедет к нам дирижировать Симфонией № 40 и Реквиемом Моцарта. На будущее мы обсудили с ним перспективы оперных постановок «Волшебной флейты» и «Дон Жуана» в Кисловодске. У многих «продвигателей» первой величины есть  желание эпатировать публику. При наличии больших денег это очень легко. Воспитывать вкус публики — совсем другая цель. Я считаю, что профессиональный рост коллектива не может зависеть от какого-то мессии, который приедет и спасет нас. Сегодня я выполняю роль художественного руководителя филармонии. Могу объявить, что с сентября у нас будет новый главный дирижер Димитрис Ботинис, только что мы подписали контракт. Меня не интересует имя на афише, меня интересует качество. Иногда даже больше, чем менеджерский успех, — пусть руководство меня за это поругает. Мы не играем восемь раз в сезон Пятую симфонию Бетховена, как это делается в некоторых филармониях. У нас есть правило: не повторять ни одно сочинение чаще, чем раз в два года.

— Фазолис, кстати, дорогой дирижер. За контракт с ним руководство не поругает?

— Скажу честно: для всех он очень дорогой, но мне достался почти бесплатно. После первого знакомства он сказал: «Когда встречаются два музыканта высокого уровня, должен родиться проект, и не важно, сколько он будет стоить».

— Вы продолжаете карьеру органистки?

— Играю 90 концертов в год. Мне в Министерстве культуры много раз задавали вопрос, не мешает ли концертная деятельность быть директором. Как видите, наоборот, помогает: я могу лично вести переговоры с коллегами во время гастролей. Только за последнюю поездку ангажировала трех дирижеров и пять солистов.

Источник публикации: Известия, 09.08.2015, Ярослав Тимофеев