Культура и политика

Российская премьера «Страстей» стала частью программы визита в Россию Федерального президента Федеративной Республики Германии Франка-Вальтера Штайнмайера. Германия — парламентская республика, и должность Президента в большей степени представительская. Тем не менее, визит Штайнмайера имел статус важного политического события, поскольку это было первое с 2010 посещение России одним из руководителей крупнейшей европейской державы.

Визит длился всего лишь один день, но был насыщен знаковыми встречами, беседами, церемониями. Официальной предпосылкой стала передача евангелическо-лютеранского кафедрального собора святых Петра и Павла в Москве в Старосадском переулке тамошней общине. Торжественная церемония проходила в контексте юбилея Реформации: 500 лет назад, 31 октября 1517, Мартин Лютер обнародовал свои «95 тезисов против продажи индульгенций», отправив их письмом к архиепископу Майнцскому (по легенде — прибил к дверям Замковой церкви в г. Виттенберге). Президента сопровождал глава Евангелической церкви в Германии епископ Хайнрих Бедфорд-Штром.

До этого Штайнмайер возложил венок на Могиле Неизвестного солдата у Кремлевской стены, совершив акт покаяния. После этого президент ФРГ отправился в офис общества «Мемориал», где провел достаточно много времени в музее, архивах и библиотеке организации. Беседа Штайнмайера с сотрудниками «Мемориала» касалась сохранения исторической памяти о жертвах политических репрессий, сегодняшняя ситуация с правами человека в России, уголовного дела “Седьмой студии”, домашнего ареста Кирилла Серебренникова.

Из офиса «Мемориала» Штайнмайер направился в собор святых Петра и Павла. Следующим пунктом визита стало общение с М.С. Горбачевым, а после этого прошла трехчасовая встреча в Кремле с В. Путиным.

Наконец, завершающим аккордом пребывания В. Штайнмайера в Москве стало посещение балета «Страсти по Матфею».

Спустя 36 лет после премьеры, 25 октября 2017, легендарные «Страсти по Матфею» Дж. Ноймайера были впервые представлены в России, в Концертном зале имени П.И. Чайковского. Для этой сцены балетный спектакль — безусловный раритет.

Джон Ноймайер: «Я и христианин, и танцовщик»

Меня глубоко тронули «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха. Музыка «Страстей», в ее всеобщем и личностном аспекте, побудила меня найти ей хореографический эквивалент. Я — и христианин, и танцовщик. Вся моя жизнь, все мои мысли и чувства — это танец, и мой истинный язык — это хореография. Вот почему я попытался выразить мои религиозные убеждения и опыт языком хореографии и придать им художественную форму.

Бах вкладывает в рассказ об этой, так хорошо известной истории, свой собственный, абсолютно личный взгляд, и таким образом демонстрирует нам свой опыт — опыт человеческой жизни и страдания.

«Страсти» Баха одновременно драматичны и эпичны, конкретны и абстрактны. В них сочетаются эмоционально заряженные описания, которые мы можем непосредственно воспринимать, и отвлеченные музыкальные высказывания, выходящие за рамки непосредственного осмысления.

Символика чисел, скрытая в «Страстях», усиливает характер этого сочинения как акта поклонения. Я считаю, что их многослойная конструкция и особая тональная структура, как и выразительные и изобразительные средства, использованные Бахом, делают эту музыку абсолютно идеальной для танца. Подобно музыке Баха, танец представляет собой нечто конкретное, физическое и в то же время предлагает вырваться из рамок времени и истории, чтобы достичь внутренней рефлексии и определенного физического состояния: это ритуал, цель которого — приблизиться к тайне мистического, сверхъестественного.

Потребность в метафизическом содержании в танце актуальна и в наши дни, в то время как способность описывать и создавать метафизические ощущения и переживания была утеряна в Европе за несколько последних столетий, в течение которых танец развился в балет как самостоятельный жанр искусства.

В современной хореографии мы пытаемся исправить это путем заимствования из других религий и культур. И балет, который обнаруживает взаимосвязь и согласие с другими формами верований и типами танца, не кажется нам чем-то чересчур дерзким.

С другой стороны, описание чьих-либо религиозных воззрений средствами танца и обращение к помощи иных, параллельных религиозных и художественных высказываний, таких как «Страсти по Матфею» Баха, кому-то может показаться кощунством и святотатством. Но разве функция искусства, в том числе и искусства танца — не в том, чтобы передавать метафизические послания? Или это не христианская идея? Действительно ли балет, как европейская форма танцевального искусства, является нечестивым и богохульным? Разве не сохранил он ни единого следа своей литургической первоосновы?

В поисках смысла и формы

За несколько дней до окончания моей работы над «Страстями по Матфею» я случайно натолкнулся на статью психоаналитика и специалиста по религии и танцу Герхарда Захариаса «Символизм классического танца», в которой он подчеркнул свою мечту о воскрешении христианской Литургии в форме классического танца:

«Если мы исследуем социальный символизм классического танца, создание и развитие канонов жеста и манер, можно увидеть глубокое проникновение сверхъестественных сил, которое преодолевает абсолютно материалистическое сознание современного западного человека. Символизм классического танца имеет те же специфические характеристики, что и литургия, и этот факт обнаруживает древнее происхождение и танца, и литургии…»

Я был поражен тем, до какой степени теоретические и философские идеи Захариаса совпадают с моими собственными размышлениями, основанными как на практических соображениях, так и на результатах моих попыток найти их хореографический эквивалент! Работа над «Страстями по Матфею» должна была привести к поиску религиозного смысла и подходящей хореографической формы для музыкального волеизъявления Баха. Я не хотел давать описание или иллюстрировать события Пасхи. Моим желанием было каким-то образом воспроизвести библейские события со всеми их религиозными и человеческими коллизиями, так чтобы они корреспондировали с многогранным подходом, воплощенным Бахом в его «Страстях».

Как и музыка, хореография может существовать на различных уровнях, и она живет благодаря конфликту различных выразительных элементов. Простое, почти наивное изложение сюжета сочетается с символизмом языка жестов. В высшей степени «художественные» пассажи, основанные на технике современного или классического танца, соседствуют со сценами, в которых, по крайней мере, для меня, «грубые» эмоции находят свое физическое выражение. Есть и моменты импровизации, в которых каждый танцовщик может выразить свои эмоции.

Храм и сцена

Вопрос в том, можно ли исполнять «Страсти» вне церкви? Может ли хореография вырваться из литургической среды и вернуться на светские подмостки?

Еще один вопрос: не придаст ли театр этому произведению иное значение по сравнению с тем, которое оно имело в церкви, и наоборот — не приобретет ли хореография в церкви тот смысл, которого не имела на балетной сцене?

Наконец, может ли танец, лишенный эффекта сакрального времени и места, тем не менее, сохранить способность передавать духовные события, которые до сих пор волнуют нас и которые должны присутствовать во всех нас ежедневно?

«Страсти» Баха, несмотря на их духовный характер, сегодня исполняют вне церкви, в концертных залах. Церковь, литургия и искусство больше не являются для нас неделимым целым, как это было раньше, в культуре прошлого.

Следовательно, я должен был перенести «Страсти по Матфею» обратно на сцену, чтобы выяснить, способен ли язык танца сам по себе, без поддержки церковного антуража и окружения, донести как евангелическое послание, так и музыку Баха.

Самая большая проблема перенесения этого произведения в театр — исполнение музыки, поскольку по пространственным причинам оптимальное сочетание хора, оркестра и солистов в театре невозможно. И на представлении качество музыки будет неизбежно страдать.

Вот почему мы решили обойтись без «живой музыки» и использовать вместо нее запись. Чтобы добиться единства музыки и хореографии, которое в данном случае подразумевает единство всех тех, кто принимает участие в балете, мы решили использовать запись, сделанную на исполнении в Церкви Святого Михаила в Гамбурге.

Возможно, моим самым значительным и ошеломляющим опытом в работе над «Страстями по Матфею» было коллективное творчество. Хореография не может быть полностью представлена в голове одного индивидуума. Идея хореографа должна быть воплощена танцором, а его физическое присутствие трансформирует изначальную идею. И прежде чем я смог приступить к дальнейшему развитию хореографического материала, над которым работал, я должен был увидеть, как каждый танцовщик воплощает его.

Высшая гармония

Необычность моей задачи как хореографа была и в том, что я был полностью зависим от глубины контакта с танцорами; от того, насколько они воспринимали мои идеи; от индивидуальных усилий каждого и их активного совместного творчества. В ходе длительного процесса репетиций первоначальный метод нашей работы изменился. Танцоры больше не должны были исполнять свои партии. Прежде всего, они должны были оставаться самими собой. Во время репетиций и даже сейчас, во время исполнения окончательной версии, они получают удовольствие от импровизационной свободы и самостоятельности. В какие-то моменты они «соскальзывают» в одну из партий, после этого становятся «инструментом» хореографически развитой идеи движения, а затем снова имеют право выразить свою реакцию, отношение к тому, что происходит на сцене.

Каждый из 41 танцовщика в равной мере является актером, зрителем и свидетелем; это не менее важно для концепции, чем форма спектакля. Танцоры в той или иной степени играют самих себя, и в то же самое время олицетворяют Петра, Иуду и Матфея. Таким образом, они строят мост к тем мужчинам и женщинам, которые пришли увидеть и услышать их и, в свою очередь, стать свидетелями Страстей Христовых.

С тех пор как я начал заниматься практической хореографией и ставить балеты, у меня не было периода, когда бы я наслаждался такой гармонией с танцорами; периода взаимообучения, интуитивного осознания работы, позитивного сотрудничества и концентрации, как во время создания «Страстей по Матфею». И даже если этот балет никогда не будет поставлен, работа над ним останется самым глубоким опытом за всю мою профессиональную жизнь» (2010, перевод с английского П. Райгородского).

Воплощение мечты

Российская премьера балета Дж. Ноймайера вызвала столь бурный ажиотаж, что накануне спектакля была проведена платная генеральная репетиция, на которую также продавались билеты. И, разумеется, в зале также был полный аншлаг. Пространство для танца было расширено за счет партера, из которого убрали кресла.

В день репетиции хореограф пообщался с журналистами. Вот что он рассказал об истории балета «Страсти по Матфею»:

«Путь, который привел меня к «Страстям по Матфею» и которым я иду, ставя их, был очень длинным, трудным, но радостным и прекрасным. Они были исполнены более 200 раз по всему миру.

Это балет, имеющий своеобразную форму. Дело в том, что сами «Страсти по Матфею» имели весьма своеобразную форму, и их особенность состоит в том, что они рассказывают историю. Историю учителя, мастера, который был убит. Естественно, здесь присутствует много эмоциональных аспектов, но в то же время история эта преподносится очень сюжетно. И когда мы слышим хоры и арии, то получается, что исполнители комментируют происходящие события. А люди, которые присутствуют на этой церковной церемонии, ощущают себя частью этого сюжета и частью этой церемонии. Такова была идея исполнения этой музыки во времена Баха.

Так что это не балет в общепринятом смысле, потому что мы пытаемся не просто создать балет, который бы иллюстрировал библейский сюжет. Вы увидите 41 танцора, которые выходят на сцену, садятся, слушают музыку, пытаются очень глубоко, очень религиозно во все это окунуться, проникнуться этим, осознать и затем — воплотить это в танце.

Они пытаются понять, как могло бы быть, если бы они были персонажами той истории, которую они рассказывают. Как бы они чувствовали себя, будучи, например, Петром, который вынужден отречься от своего учителя. Или Богоматерью, которая видит, как убивают ее сына. Или в роли Христа. Что бы они при этом переживали, как люди. В этом ценность «Страстей по Матфею», этого сюжета, этого балета.

Мы представляем не балет, который иллюстрирует библейскую эпоху. Это балет о современности, который иллюстрирует то, что происходит здесь и сейчас, или, может быть, когда угодно. Танцоры начинают слушать эту музыку так, как если бы они ее до этого вообще никогда не слышали. И воплощают ее так, как будто только сейчас начинают ее воспринимать.

Я думаю, что это как раз самое существенное, что я могу вам сейчас объяснить».

Со «Страстями» в сердце

«Когда я только задумался о том, чтобы перенести «Страсти по Матфею» на балетную сцену, я дружил с настоятелем одной из церквей. И еще за 20 лет до того, как приступил к этой работе, носил эту идею в сердце. «Вы можете представить, что в церкви будет исполнен балет на музыку Баха?» — спросил я этого человека «Увидеть это — мечта всей моей жизни», — ответил он мне.

Конечно, я был как-то очень сильно озадачен тем, как мне реализовать эту мечту, мои чувства по отношению к этому великому произведению. Мы решили, что сначала, до сценической постановки, попробуем исполнить «Страсти по Матфею» в церкви: сокращенную версию, которая бы длилась около часа и содержала бы отдельные эпизоды в логической последовательности, не нарушающей сюжет. Так мы исполнили в церкви Св. Михаила в Гамбурге своего рода эскиз к этому балету. Оценки были самые разные, не совсем однозначные. Причем критика шла в основном не от церкви, а из других источников.

Я был на распутье: продолжать ли этот проект? И тогда я подумал о том, что «Страсти по Матфею» исполняются в Германии только в один конкретный день: в Страстную Пятницу. А я хотел бы, чтобы они исполнялась в любое время, в любой из остальных 364 дней в году! И подумал, что вполне мог бы их исполнить, например, где-нибудь в метро. Для этого нужно всего 7 скамеек. В любом месте, где можно поставить 7 скамеек есть, можно исполнить «Страсти по Матфею».

С тех пор мы играли в разных странах, городах и залах. В цехах больших заводов, в большой католической церкви, в других церквях. На сценах театров. Мы не пытаемся искать какое-то сакральное помещение: пространство для этой постановки — не самое главное. Мы пытаемся донести до слушателей то, что музыка сама по себе сакральна. И музыка создает пространство. Поэтому я думаю, что «Страсти по Матфею» могут быть исполнены везде.

Я восхищен вашим замечательным залом. Он совершенно особенный, не такой, как другие. Большинство зрителей, слушателей во время исполнения балета будут сидеть вокруг сцены. И получать при этом то чувство общности, когда все вместе слушают и видят то, что исполняется на сцене. Это очень важно.

Как католик, я рад, что исполняю этот балет в Москве в годовщину Реформации. Если бы этому не был рад, если бы относился к Реформации негативно, то меня бы здесь просто не было.

В этом произведении не заложено какой-то мессианской идеи или попытки, скажем, донести до людей какую-то религию, вдохновить их какой-то религией и уже тем более побудить их к переходу в ту или иную конфессию — католическую, например. Эта музыка преодолевает границы любых религий: в моем балете есть, например, жест, типичный для мусульман.

С первого же звука вы чувствуете, насколько реальное, честное чувство, какая духовность заложены в этой музыке.

Это просто музыка, которая звучит здесь и сейчас. Музыка, главная идея которой — донести до слушателя, до зрителя человеческие и моральные ценности».