Рифма в 100 лет 1916—2016

Рифма в 100 лет 1916—2016

Музыкальные итоги 1915 года, подведенные в «РМГ» в форме фельетона, обнажают фантасмагорические исторические параллели между 1915 годом и 2015. Прошел год с начала Первой мировой войны. Экономический кризис. Общественный и государственный запрет на исполнение Вагнера (вспомним скандал с «Тангейзером» в Новосибирске в 2015), а еще Бетховена и Баха. Процветание оценочного, стилевого, эстетического плюрализма, а если более жестко — анархизма. Многоголосица критиков, власть импресарио и управленцев, внутрицеховая конкуренция.

Из праздных разговоров о минувшем годе

Действующие лица:

Амфитрион
Старый капельмейстер
Веритасов
Критик
Молодой профессор
Старый профессор

В Васильев вечер мы снова собрались, по обычаю, у нашего амфитриона за стаканом глинтвейна – встретить наступающий год и поделиться впечатлениями о музыкальных делах минувшего.

— Страшный год пережила Россия, — сказал старый капельмейстер…

<…>

— Нам, музыкантам, мало дела до… политики, — заявил амфитрион.

— Позвольте, позвольте, прервал его критик. — Как же нам, музыкантам, не касаться внутренней политики, когда теперь даже концертные программы зависят иногда от любого исправника и иной администрации! В захолустных городах запрещают Бетховена — в 1912 году, потому, что он, якобы, прославлял Наполеона – полководца французов, а через 3 года – потому что он, якобы, немец! В Мариинском театре в концертах Зилоти запрещают исполнять Баха и Бетховена (заметьте, классических мастеров!), и в тоже время в Народном доме ставят оперу несомненного современного немца – д’Альбера…

— Господа, господа, — сказал … амфитрион, — да при чем же тут политика! Не министра же какого—либо обвинять в некоторых непоследовательных административных распоряжениях. Просто, у нас еще не умеют координировать требования полицейского порядка с художественными запросами.

— …Независимо от какой бы то ни было политики, прошлый год и в музыкальных делах показал, как много своеобразного творится на матушке Руси. Когда прошло первое боязливое время, концертная и театральная жизнь — в столицах, по крайней мере — не только восстановилась, но даже как будто расширилась. В Петрограде возобновили свою работу почти все учреждения. Обстоятельствами военного времени они стали прикрывать только свои недочеты, в том числе и относящиеся до художественности программ. Между тем, во всех воющих странах музыкальная жизнь настолько остановилась, что во Франции и Германии прекратились даже наиболее солидные и материально обеспеченные музыкальные журналы — «S. I. M.» в Париже и «Die Musik» в Белине, — заявил Веритасов

— Совершенно противоположно тому, что у нас, — сказал критик. — …несмотря на все уверения в недостатке печатных материалов и рабочих рук, — у нас в прошлом году стали издаваться целых три новых музыкальных журнала! И не только в Петрограде, в виде наиболее солидного из них – «Музыкального Современника», но даже в Одессе, где до сих пор в мирное время все попытки музыкальных журналов терпели неудачи. Курьезнее всего, что даже в Пошехонье некий трудолюбивый псаломщик, много лет собиравшийся издавать нечто вроде регентского журнала, и тот в самую тяжелую годину войны — разрешился «Церковно-певческими листками»!

— Да, — …сказал старый капельмейстер, — …у нас многое происходит противоположно тому, что в культурных странах. Меня более всего печалит, что до сих пор великая всемирная война — а нынешняя, несомненно, и великая и всемирная, — не находит отклика в творчестве. Да и найдет ли? Конечно, я не считаю разных маршей, элегий и дешевых патриотических романсов, салонного жанра, также мало имеющих художественную ценность, как и патриотические концерты г-жи Долиной

<…>

— У нас только однажды — и в слабой степени — умею отечественную войну, после которой расцвела русская литература — в Пушкине и музыка — в Глинке. Еще однажды, русская музыка оказалась предтечей грядущих событий — в славянофильских тенденциях новой русской школы, в своих увертюрах на русские, сербские и иные темы как бы предугадавшая освободительную войну на Балканах. Но замечательно, что затем ни болгарская война, ни японская, ни теперь всемирная (если не считать талантливых «Парафраз» Глазунова8, не имеющих все-таки крупного художественного значения), не говоря уже о предшествовавшей им крымской компании – не вызвали надлежавших откликов в нашем музыкальном творчестве! Ведь не считать же «Марш Скобелева» Чайковского, который автор издал даже не под своим именем!..

— Да, — сказал молчавший до сих пор старый профессор, — музыка как-то вообще идет у нас по пути, предварительно пробитом другими искусствами или западными художниками. Только Глинке удалось быть первосоздателем в области русской музыки, а за ним каждому художнику можно приставить ряд предшествовавших в области литературы и живописи. Даргомыжскому — Федотова, Мусоргскому — Некрасова, Перова и Помяловского, а там дальше — Толстой, Достоевский, Крамской, Васнецов, и позднее Бальмонт, Врубель и др. Вот светочи – в кавычках и без кавычек, указывавшие русскому музыкальному творчеству новые этапы.

— …У нас, — заявил критик, —…любят проторенные дорожки и традиции. Успех одного выделившегося, заставляет других – иногда инстинктивно, — топтаться по этой, оказавшейся приятной многим дорожке. Какую фалангу последователей вызвали Чайковский и Римский-Корсаков, а в недавнее время —Скрябин…

— Как же, — засмеялся Веритасов, — Оленина-д’Альгейм взбудоражила даже безголосых певиц, а «шаляпенить» стараются теперь даже бездарные певцы. Ужасно любят понравившийся трафарет!

— Вот вы упомянули о Скрябине, — вставил наш амфитрион. — Все вы … забыли о художественных потерях прошлого года. Потерять сразу таких двух больших антиподов, как Скрябин и Танеев — разве это не большая потеря для русского искусства?

— Большая, и даже очень, — сказал Веритасов, — только она вполне подтверждает своеобразную судьбу русской музыки… Обе потери положительно бессмысленны по своему существу. И тот, и другой композиторы могли бы жить и работать, а Скрябин досказать многое неопределившееся, многое невысказанное.

— Но судьба точно хотела компенсировать одну потерю другой, — прибавил профессор. — Меня, однако, поразил факт полного — не только не понимания, но и отрицания друг друга обоими — старым и молодым музыкантами; я сказал бы даже игнорирования.

— А это уже по закоренелой русской привычке, любезный профессор, — сказал критик. — Мы любим баранов только своего стада. Это только Бетховен мог обнять Вебера после «Фрейщюца» и назвать его умной чертовой башкой! Наши бетховены не любят веберов, а веберы считают старыми дураками бетховенов.

— …А вот вы лучше, — сказал Веритасов,— объясните неожиданно наступившее оскудение русского музыкального творчества.

— Оскудение? Вы шутите? — спросил тот.

—Нисколько. Я вам только напомню факт отмены присуждения 27 ноября — в память Глинки — ежегодных премий беляевского комитета.

— Ах, вы об арцыбушевщине! — протянул насмешливо критик.

— Ну, это вопрос простой. Там ведь дела творятся семейные, даже чересчур, как и в нашей консерватории и музыкальном обществе. Рубинштейновские традиции выбросили за дверь, а своих придумать не могут.

Ведь в минувшем году появились… и «Колокола» Рахманинова, и «Царь Иудейский» Глазунова, и «Илья Муромец» Глиэра, и «Маска красной смерти» Черепнина, и «Свадебка» Стравинского! Да мало ли больших и малых, симфонических и камерных вещей наплодили наши музыканты в последние годы. Ведь беляевский комитет награждал премиями не только произведения именно последнего сезона. Нередко выдавал он их и за совершенно бездарные творения. Как же было не выдать полной премии хотя бы за «Колокола» Рахманинова? Чем эта партитура не талантлива? Я думаю, что они еще загодя предназначали премии Скрябину и Танееву (за кантату «По прочтении псалма»), но неожиданная смерть их разрушила все предначертания комитета, а Рахманинова они не удосуживаются еще признать действительным талантом.

— Может быть, вы и правы, — сказал старый капельмейстер. — Теперь и в музыкальном обществе, как и в нашей опере, творятся дивные дела. Оперы ставятся спустя рукава, царствует система любимцев дирекции, новые оперы не даются, все как-то идет по чиновному, точно по бухгалтерскому трафарету…

— Если бы живы были покойные Мусоргский и Стасов, — насмешливо улыбнулся критик, — они назвали бы действия нашего музыкального общества и Мариинского театра — арцыбушевщиной и теляковщиной.

(№ 1 от 3 января 1916 г., стлб. 15–18), Петроний

.

1 Вечер 31 декабря, канун Нового года, от церковного дня памяти святого Василия Великого

2 Амфитрион – персонаж древнегреческой мифологии. Благодаря пьесе Мольера с одноименным названием это имя стало нарицательным. Означает человека, охотно принимающего у себя дома гостей и не скупящегося на угощения;

3 Дата 1912 года отмечает сто лет с начала Отечественной войны 1812 года, которая велась между Россией и Францией.

4 Д’Альбер Эжен (1864–1932) был блестящим пианистом-виртуозом, его мастерство высоко ценил Ф. Лист. Композитор. Автор 19 опер, симфонической, камерной и фортепианной музыки; крупнейший представитель веризма в Германии.

5 Можно предположить, что фамилия Веритасов образована от латинского слова «veritas» — в переводе истина, правда.

6 Пошехонье — с 1777 года город в Российской империи, Ярославская область;

7 Имеется ввиду солистка Императорского театра Мария Ивановна Горленко-Долина (1867–1919). Проводила циклы концертов «Русской песни» (1907–1908), «Славянской» (1909–1912), «Европейской песни» (1912), «Патриотические концерты» (1914–1916). В 1917 эмигрировала в Париж.

8 Речь идет о критике действий Н.В. Арцыбушева (1858—1937), которому Н. А. Римский-Корсаков передал бразды правления в Попечительском совете Фонда М. П. Беляева. В последствие возглавлял один из самых высоких управленческих постов в музыкальном мире — директор Дирекции СПб отделения ИРМО. В частности, он был инициатором ликвидации бесплатных мест в Петербургской консерватории.

9 Речь идет о В.А. Теляковском (1860-1924). Последний директор Императорских театров (1901—1917).