Представлены к награде: о «Билли Бадде» и его номинациях на Золотую Маску

Представлены к награде: о «Билли Бадде» и его номинациях на Золотую Маску
Сцена из оперы «Билли Бад» Б. Бриттена, ГАБТ, 2016. Фото Дамир Юсупов

Хорошего понемножку

Фестиваль Золотая Маска-2018 открылся 27 февраля оперой Бенджамина Бриттена «Билли Бадд». Фестивальный показ стал для спектакля последним: он прошел на Новой сцене Большого театра 12 раз, предусмотренных договором о совместной постановке с Английской национальной оперой и Немецкой оперой в Берлине, и больше никем из участников концессии возобновляться не будет.

Расставаться с «Билли Баддом» настолько же жаль, насколько в прошлом сезоне жаль было прощаться с оперой Генделя «Роделинда», которой тоже досталась только дюжина показов на Новой сцене. Обидно, что ограниченный срок жизни достался двум самым качественным проектам Большого за последние два сезона. Оба они – уникальные события для российской сцены: «Роделинда» стала национальной премьерой оперы, «Билли Бадд» – московской. Оба созданы постановочными командами с мировыми именами: за Генделя взялся британец Ричард Джонс, за Бриттена – американец Дэвид Олден. Для обоих ангажировали певцов такого уровня, какого редко услышишь в России: в «Роделинде» спел знаменитый американский контратенор Дэвид Дэниэлс а «Билли Бадда» почтил своим участием маститый английский бас Роберт Ллойд. Наконец, в обеих постановках дирижеры проделали с оркестром Большого театра фантастическую работу, заставив непривычный для России репертуар звучать не просто не хуже, а во многом и лучше признанных исполнений.

Синопсис

Матрос Билли Бадд насильно завербован на британский военный корабль «Неустрашимый», но ничуть этим не огорчен: он ладит со всей командой и мечтает о карьере под началом капитана Вира. Каптенармус (начальник корабельной полиции) Джон Клэггарт запугивает матроса Новичка и подсылает его к Билли, чтобы выставить того перед капитаном в виде бунтовщика и вражеского шпиона. На очной ставке с Клэггартом и Виром Билли не может ответить на обвинения из-за приступа заикания и наносит каптенармусу удар, который оказывается смертельным. Вир не верит обвинениям Клэггарта, но вынужден санкционировать казнь Билли за убийство старшего по званию. Билли умирает, прощая Вира. Вся опера – воспоминания Вира, терзающие его под конец жизни.

Восемь раз отмерь

Между «Роделиндой» и «Билли Баддом» есть и еще кое-что общее: количество номинаций на Золотую Маску. По восемь у каждого спектакля – не рекорд для Маски, но число очень заметное. Семь из них симметричны: это номинации на лучший оперный спектакль, лучшие работы дирижера, режиссера и художника и лучшие мужские роли – по три номинанта и там, и там. Лучшая женская роль, на которую номинировалась одна из солисток «Роделинды», к «Билли Бадду» неприменима (в нем поют только мужчины), зато на Золотую Маску претендует его художник по костюмам.

Из шести возможных наград «Роделинда» получила только две, зато какие: она стала лучшей оперой сезона 2015/2016, а Ричард Джонс обошел даже живую легенду режиссерского театра – Роберта Уилсона, поставившего в Перми «Травиату». Эта «Травиата», осененная магией имени дирижера Теодора Курентзиса, стала в России событием куда более громким, чем почти маргинальный Гендель на Новой сцене Большого – в частности, пермский спектакль показали в отечественных кинотеатрах, где российские оперы увидишь нечасто (а оперы Большого не увидишь в принципе). Но в итоге в глазах жюри режиссерские находки Джонса перевесили уилсоновский набор самоповторов.

И «Оскар» получает…

Магия имен продолжает действовать и в сезоне 2016/2017, причем на этот раз ее природа двояка. Никуда не делась мистическая харизма Курентзиса, органично встроенная в выпущенную им в Перми оперу Алексея Сюмака «Cantos» в постановке Семена Александровского. Совсем иначе, но не менее эффективно действует имя Кирилла Серебренникова, поставившего в «Геликоне» оперу Александа Маноцкова «Чаадский»: мученический ореол арестованного режиссера – существенный (хоть и внехудожественный) гандикап. Эти спектакли будут конкурировать с «Билли» во всех номинациях, кроме мужской роли.

Нельзя забывать и о еще одной важной опере сезона – екатеринбургской «Пассажирке», претендующей на лучший спектакль, работу дирижера и работу режиссера. Если имя композитора Мечислава Вайнберга, внезапно ставшего персоной грата в ведущих российских театрах, недостаточно магическое, то на стороне «Пассажирки» – сама ее тематика: она показывает на сцене ужасы нацизма.

Итак, «Билли Бадд» может собрать до шести Золотых Масок – или не взять ни одной. Чем он достоин каждой из них?

Лучший оперный спектакль

Написанная в 1951 году опера Бенджамина Бриттена давно стала классикой во всем мире, однако российская ее премьера состоялась только в 2013, в санкт-петербургском Михайловском театре. Но там она уже давно снята с репертуара, а другие отечественные театры браться за «Билли Бадда» не спешат. Жаль, поскольку опера состоит из сплошных достоинств. Музыкальный язык Бриттена звучит свежо по сравнению с классико-романтическим оперным мейнстримом; сюжет, взятый из новеллы писателя-моряка Герберта Мелвилла, не предполагает стандартных мелодраматических линий; даже английский язык, на котором поется «Билли», многим слушателям ближе и понятнее, чем традиционный оперный итальянский.

Фото Дамир Юсупов

Дэвид Олден – очень видная фигура режиссерского театра – в Россию работать приехал впервые. Он известен прежде всего своими европейскими постановками: его сотрудничество с Английской национальной оперой длится уже четвертый десяток лет, и в Баварской опере он завсегдатай при любом руководстве. У Олдена есть свой стиль, колоритный и ироничный, но нет штампов. Он любит анализировать отношения власти, но умеет и развлечь зрителя. Его спектакли продуманны и интенсивны, и в немалой степени эта интенсивность обеспечивается отдачей, которой Олден требует от артистов. А артисты в спектакле подобрались на славу, причем не только тройка главных солистов, соревнующихся теперь между собой за Золотую Маску – нет, каждый из дюжины второстепенных персонажей оказался безупречен, будь то пронзительная партия Новичка в исполнении молодой звезды Большого, тенора Богдана Волкова, или небольшая, но важная роль заботящегося о Билли Датчанина, которого и спел Роберт Ллойд. Носители и неносители английского языка – все пели без акцента. Не подкачали ни взрослый, ни детский хор, ни мимический ансамбль. И все происходящее на сцене было накрепко сцементировано с происходящим в оркестровой яме, так, что невозможно было бы выделить, что в спектакле важнее: пение, оркестр или режиссура. Идеальная синергия – как положено в теории любому оперному спектаклю, но на практике получается только в лучших из них.

Лучшая работа дирижера в музыкальном театре

«Билли Бадд» – вторая опера Бриттена, которую Уильям Лейси выпустил в Москве. В 2012 году он был дирижером-постановщиком оперы «Сон в летнюю ночь» в МАМТе им. Станиславского (режиссер – Кристофер Олден, брат-близнец Дэвида) и номинировался за эту работу на Золотую Маску. Тогда его обошел Теодор Курентзис, выпустивший в Перми «Так поступают все женщины» Моцарта. Зато «Сон» стал лучшим оперным спектаклем, и, что характерно, тоже «посмертно»: постановка прожила в театре всего один сезон. А раз одним Бриттеном в Москве сыт не будешь, Лейси работает здесь и с операми Моцарта: в 2014 году выпустил «Свадьбу Фигаро» в Большом и «Дон Жуана» в МАМТе и периодически возвращается ими продирижировать. На самом деле его репертуар гораздо разнообразнее, и к страте музыкантов, которые специализируются на музыке, написанной строго до и после XIX века, он не относится.

Лейси – наследник аутентичной британской традиции исполнения Бриттена, идущей напрямую от самого композитора, но его подход шире, чем простое соблюдение заветов. Он с азартом идет навстречу всем непривычным возможностям, которые предоставляют хор и оркестр Большого театра. У хора другая, совсем не британская и не бриттеновская, мощная техника пения? Прекрасно, мы заставим массовую сцену погони за вражеским кораблем звучать как никогда грозно. Смычок в России принято вжимать в струну сильнее, чем в Англии? Прекрасно, нам такая интенсивность звука в этой мрачной постановке и нужна. На сцене – замкнутое пространство, а действие по сюжету происходит в открытом море? Мы компенсируем нехватку морского простора на сцене, передав его оркестру.

Итог работы Лейси – музыка, которая, будь она выпущена на диске, могла бы встать в один ряд с записями самого Бриттена, Кента Нагано, Дэниэла Хардинга, Ричарда Хикокса; но пережить спектакль, ради которого она создавалась, ей не дали.

Лучшая работа режиссера в музыкальном театре

Бриттен писал свою оперу во времена, когда говорить на кровно интересующую его тему взаимоотношений между мужчинами было чревато. Поэтому «Билли Бадд» полон намеков и недосказанностей, на которые чопорный слушатель может закрыть глаза, чтобы сосредоточиться на других аспектах истории: проблемах внешней и внутренней агрессии, управления и подчинения, совести и долга. Целомудренные постановки прежних лет работали именно в таком ключе; сегодня режиссеры предпочитают называть вещи своими именами. Вот и для Дэвида Олдена, по его собственным словам, человеческая и социальная трагедия в «Билли Бадде» неотделима от истории о любви, которую нужно уничтожить.

Фото Дамир Юсупов

Олден выстраивает мир гиперболизированного насилия и подавления. Сценическое пространство показывает только кусочки титанического корабля, на котором происходит действие. Корабль номинально военный, но оружие на нем чаще обращено не на врага, а на своих: одна половина команды держит в подчинении другую, силовики против работяг. За этот расклад спектакль Олдена у многих заслужил сравнение с ГУЛАГом, но при этом режиссер ни на шаг не отступил от реальной ситуации конца XVIII века, когда происходит действие оперы: морское величие Британии держалось в те времена на вербовке матросов против воли и принуждении их к повиновению силами корабельной полиции. Грустное напоминание Лондону, страшное – Берлину и пощечина тем, кто в России с ностальгией вспоминает времена сталинских лагерей.

Даже тогда, когда Олден отходит от либретто и показывает матросский бунт, который жестоко подавляет полиция, – от музыки он не отходит. Стоя над горой трупов, капитан Вир пытается убедить себя, что прощен за казнь Билли. И удивительное дело: слыша бриттеновский финал под управлением Лейси, мы верим, что так оно есть; что если не Бог, то море, сотканное Бриттеном из звуков, смыло и растворило все грехи.

Лучшая работа художника в музыкальном театре

Оставив морской простор прошловековым постановкам «Билли Бадда», Пол Стейнберг создал для спектакля Олдена зримое воплощение клаустрофобии. Всё работает на идею корабля-тюрьмы: глухие стены – грубо, с потеками окрашенные в черный либо ярко-ржавые; скудная обстановка; похожий на лагерную вышку капитанский мостик. Белизна и округлые линии каюты капитана не должны вводить в заблуждение: Вир – главный заключенный на своем корабле, и его каюта – место пытки для него и других; здесь, в невыносимо ярком после темных кубриков и палуб свете Клэггарт бичует Билли ложными обвинениями и умирает; здесь офицеры выносят Билли приговор, а Вир его подтверждает.

Фото Дамир Юсупов

Сценография Стейнберга – функциональный конструктор, где одни и те же элементы используются в разном качестве. Ребра переборок не только держат конструкцию, но и позволяют людям обжить пространство по вертикали; рискуя упасть, они ютятся там как на жердочках, и ожидающего казни Билли приковывают там же, в трех метрах над сценой, чтобы нельзя было дотянуться. Шлюз-тоннель, служащий входом то в капитанскую каюту, то в кубрик, берет на себя и роль пушечного ствола. Капитанский мостик то опускается на палубу,  образуя зарешеченный проход для конвоируемого собственной совестью Вира, то поднимается вверх, чтобы офицеры могли обозреть с него свое лагерное хозяйство. Толстые канаты, которые таскают матросы без видимого смысла и цели – одна из немногих визуальных отсылок к военно-морскому флоту – становятся в финале висельной петлей. Эта петля так же несоразмерна человеку, как и всё остальное пространство, которое создает Стейнберг. И так же несоразмерен человечности уровень системной злобы и насилия, показанный в спектакле.

Лучшая мужская роль в опере

За Золотую Маску соревнуются все три главных героя «Билли Бадда». В прошлом году из троих солистов из «Роделинды» премию не получил ни один – она досталась Липариту Аветисяну, шевалье де Гриё из МАМТовской «Манон» Массне. Забавно, что экипажу «Неустрашимого» достался в соперники тот же шевалье, но из другой оперы: на Маску номинирован Юсиф Эйвазов за роль в «Манон Леско» Пуччини, поставленной в Большом театре.

Фото Дамир Юсупов

Тенор Джон Дашак, известный российскому зрителю по участию в постановке «Катерины Измайловой» в Большом театре, исполнил в «Билли Бадде» роль капитана Вира. Столкнувшись с дилеммой – поступить по закону или по совести – Вир выбирает сторону закона, и сделанный выбор оказывается сокрушительным для него, а не для того, кого он приговаривает к смерти. В своих воспоминаниях он проходит по кругу, превращаясь из сломленного старика в бравого капитана и снова в старика, держа ответ перед своей совестью за то, что когда-то, «годы, столетия назад», был подвергнут испытанию и не прошел его. Дашак виртуозно демонстрировал эту трансформацию Вира, прибавляя актерское дарование к вокальному. Он соответствовал всем требованиям к исполнителю роли Вира – а она, как и остальные партии Пирса, требует большой техничности: бесшовных регистровых переходов, уверенного пиано на высоких нотах. Но важнее то, что Дашак заставлял каждый звук работать на образ. В последнем спектакле, где как раз присутствовало жюри Золотой Маски, он казался слегка уставшим, и это отразилось на голосе. Но даже при несовершенном звучании никуда не исчез создаваемый им трагически неоднозначный образ, не позволяющий зрителю остаться в стороне и не вынести приговор его Виру.

Бас-баритон Гидон Сакс, номинированный за исполнение роли каптенармуса Клэггарта, с откровенностью сыграл мужчину, влюбленного в другого мужчину, бросив вызов как пресловутым «скрепам», так и традиционной трактовке Клэггарта как категорически отрицательного героя. По его собственному признанию, ему было важно, «чтобы зрители понимали, что Клэггарт любит другого человека. Что он вообще способен любить». Это Сакс демонстрировал всей пластикой и, разумеется, голосом – гибким, мощным, насыщенным множеством оттенков: от нежности до насмешки, от учтивости до угрозы, от боли до отчаяния. Центральная ария Клэггарта «Прекрасное, совершенное, доброе» каждый раз становилась наивысшей точкой первого акта, и Клэггарт, не надеющийся обрести взаимность в своей страсти и не способный существовать без взаимности рядом с ее объектом, вызывал не меньшее сопереживание, чем Билли Бадд или капитан Вир. Но при всем богатейшем нюансированном исполнении шансов на Золотую Маску у Сакса нет. Не может быть, чтобы ее получил человек, рассказывающей о своей гомосексуальности в российских интервью. Скрепы не выдержат.

Баритон Юрий Самойлов подарил московским зрителям эталонного Билли Бадда – живого, обаятельного и неоднозначного персонажа, по праву носящего прозвище «Красавчик». Сочетая ребяческую непосредственность со вспыльчивостью и импульсивностью, Самойлов воплотил образ добра с крепкими кулаками, далекий от сусальности и христоподобности. Билли в его исполнении не был ни плакатным олицетворением «прекрасного, совершенного, доброго», ни ангелом, свершившим правый суд над пороком, он с наслаждением веселился в кубрике, с азартом предвкушал бой с французским кораблем, а в сцене перед казнью не скрывал горечи, прощаясь с жизнью. За год, минувший после предыдущего показа «Билли Бадда» в Большом театре, голос Самойлова заметно окреп и стал звучать свободнее, чем прежде. И если в премьерных спектаклях не всё в партии давалось Самойлову легко – например, первая ария «Билли Бадд, король пташек», – то в последнем блоке он без труда преодолевал все подводные камни, в том числе связанные с заиканием Билли, которое прописано Бриттеном в партитуре.

Одним словом, жаль, что Золотая Маска за лучшую мужскую роль бывает всего одна.

Лучшая работа художника по костюмам в музыкальном театре

Констанс Хоффман – соотечественница и давняя коллега Дэвида Олдена. Большинство ее работ для музыкального театра – костюмы гламурные и фантазийные, но для «Билли Бадда» она создала строгую униформу. Однако палитра Хоффман здесь не сводится, как это часто бывает в современных спектаклях, к одному-двум-трем цветам; сама же система формы продумана в соответствии с табелью о рангах.

Сцена из спектакля "Билли Бад". Фото Дамир Юсупов

О воспроизведении военно-морской экипировки речи не идет. Матросы одеты в робы неопределенного сине-зеленого цвета с нашитыми на груди и спине номерами – перед нами с очевидностью не флот, а тюрьма. Офицеры в блестящих кожаных плащах и куртках, корабельные полицейские в галифе и хромовых сапогах заставляют вспомнить об НКВД. В качестве вишенки на торте – красные звезды офицерских кокард. Знаков различия нет, но ошибиться в ранге нельзя: работает и длина верхней одежды, и тип обуви – кабинетная она или полевая.

Цвет одежды тоже функционален: у офицеров он черный, у мальчишек-юнг и гардемаринов – серый, и всем им противопоставлен белоснежный парадный капитанский мундир. Но белое Виру отпущено только в воспоминаниях, а стариком он носит тусклый черный плащ и матросскую шапочку – словно его разжаловали, словно история с Билли навсегда уничтожила его офицерскую гордость и честь.

Лишь в одной сцене костюмы Хоффман бушуют цветом: во время боя, когда абордажная команда надевает ярко-оранжевые защитные плащи. Сложно текстурированные и колорированные, эти плащи в сочетании со светом Адама Сильвермена (увы, не номинированного на Маску) создают впечатление, что Билли и остальные добровольцы не просто вызвались пойти в огонь с голыми руками, а уже объяты огнем.

В прошлом году Золотую Маску получил безудержный хулиганский креатив Елены Турчаниновой для новосибирской «Снегурочки». Почему бы в этот раз весам не качнуться в сторону дисциплины и системности, с инженерной точностью продуманных Констанс Хоффманн.

Боясь огласки, мы носим маски

На какое признание может рассчитывать спектакль, сделанный иностранной командой и иностранными солистами сейчас, когда дипломатические отношения становятся натянутыми, а национальная идеология строится на ксенофобии и паранойе? Разумеется, на такое, которое соответствует его художественным достоинствам: ведь театральный мир, несмотря на все навязываемое ему извне, до сих пор выглядит форпостом толерантности и здравого смысла. И до тех пор, пока сцена показывает нам, чтó делают с людьми сапоги и дубинки – есть шанс, что мы в самом деле разглядим именно это. А не «такой мощный механизм социального поведения, как зависть» – что бы ни внушал нам официальный сайт Большого театра.

Екатерина БАБУРИНА, Екатерина КАМЕНЬ