25 лет назад, в 1991 году, “Каменный цветок” Сергея Прокофьева–Юрия Григоровича тихо и незаметно вынесли из оранжереи Театра оперы и балета имени Кирова. Торжественное возвращение “Цветка” на родную почву состоялось на днях в Мариинском театре, за его посадкой-поливкой следила ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.

“Каменный цветок” в 1957 году взрастили силами молодежи: спектакль создавался как экспериментальный и репетировался в свободное от основной творческой работы время. По вечерам и ночам в балетных залах запирались единомышленники и ровесники Юрия Григоровича — Ирина Колпакова, Александр Грибов, Алла Осипенко. Работали с увлечением и азартом — после обстоятельно-повествовательной и тяжеловесной хореодрамы возможность лишь языком танца передать содержание и идею казалась невероятной. Освобождение от хореографического бытописания в пользу точных пластических формулировок и обновленной танцевальной лексики привело к балетной оттепели, обозначенной расцветшим “Каменным цветком”. Григорович, не будучи стилягой по натуре, выступил “стилягой” ленинградской хореографии: он бросил вызов массовому балетному пошиву, противопоставив ему радикальный крой, провокационные линии и неведомую прежде телесную свободу и чувственность. Конечно же, он собрал свою долю упреков и обвинений в формализме от руководящих товарищей, но, к счастью, время творческих доносов прошло, а семена “Цветка” проросли в работах Бельского, Виноградова, Боярчикова.

Вполне возможно, что выкорчевывание “Цветка” в 1991 году было необходимым для новой художественной политики театра. Надо было освободить место для непривычных к петербургскому климату мирового танцевального авангарда и неоклассики, европейской хореодрамы и отечественных экспериментов (порой дерзких, но в большинстве — банальных). Соседство на афише “Каменного цветка”, созданного в информационном и творческом вакууме, без какого-либо влияния “вражеских голосов”, с балетами Баланчина смутило бы балетную общественность явной общностью танцевального мышления двух великих хореографов ХХ века. Знаменитая профильная поза Кармен Майи Плисецкой обнаружила бы почти стопроцентное пластическое цитирование позы-лейтмотива Хозяйки Медной горы. При желании можно даже было бы сопоставить смелость и безрассудство форсайтовских поддержек с акробатическими дуэтами Данилы и Хозяйки, сочиненными на несколько десятков лет раньше. Надо, наверное, было избежать этих никчемных параллелей, а также воспитать на актуальной пластике новое поколение, переплавившее и танцевальный авангард, и психологизм хореографических драм.

Да и сам маститый Юрий Николаевич Григорович, который сегодня в три раза старше того молодого Юрия, запиравшегося вечерами в балетном зале, уже по-иному смотрит на свое творение, сделавшее его знаменитым. Необходимая разумная, с точки зрения автора, редакция должна была приблизить балет об уральских сказах к сегодняшнему дню. Судя по всему, главным требованием сегодняшнего искусства является быстрота и динамичность: из трехактного балет стал двухактным и заканчивается практически вместе с телепрограммой “Спокойной ночи, малыши!”. Балетмейстер перетасовал акты, сократил танцы самоцветов (купированную сюиту из третьего акта перенес в начало второго), убрал Огневушку-поскакушку — об этой потере печалишься более всего: в этой небольшой, но яркой роли заявлялись лучшие инженю ленинградской сцены, как, например, всеобщая любимица 1980-х Маргарита Куллик. Уточнены некоторые пластические реплики. Северьян (Юрий Смекалов) истово крестится на иконы в избе Данилы (в старой версии этот жест вроде как был) и в смертный час, проваливаясь под землю,— недвусмысленный намек многим сильным деревни своей не плошать в течение все предыдущей жизни. Если в предыдущей постановке Катерина, защищаясь от домоганий Северьяна, хватала серп и, подняв его над головой, застывала в центре сцены аки колхозница Мухиной, то теперь, переместившись вглубь сцены, селянка делает недвусмысленные намеки о более чем возможном применении сельскохозяйственного инструмента по некоторым частям негодяйского тела. Екатерина Осмолкина, станцевавшая главную лирическую героиню “Каменного цветка” с редкой пронзительностью и откровенностью, заставляет задуматься о нелегкой судьбе приличной девушки, просто созданной быть хозяйкой домашнего очага. Великолепная Виктория Терешкина была очень убедительна в роли хозяйки холдинга “Медная гора”: неприступное величие гениально сочеталось с нерастраченным жаром страстного и одинокого сердца, поверившего в существование равного ей партнера. Данила Андрея Ермакова мастерски деловит в сольных вариациях, надежно безупречен в сложнейших адажио и, подобно эгоистичным творцам, обескураживающе наивен в решении сложных нравственных задач: девочки сами между собой разберутся, а я пока о высоких материях подумаю…

Самым же концептуальным изменением стало исключение народа, который в предыдущей версии встречал Данилу и Катерину ликующими плясками, из финала балета: наверное, не дали санкцию на проведение массового мероприятия. Теперь главные герои неприкаянно бродят по пустому лесу. А по большому счету народ оказался молчалив и совершенно равнодушен к исканиям художника: каменный цветок — это далеко не нефтяная скважина.

Источник публикации Коммерсантъ, 14.10.2016, Ольга ФЕДОРЧЕНКО