В Зарядье исполнили ораторию Генделя “Соломон” – насколько я понимаю, впервые в России. К самым популярным творениям Генделя она не принадлежит, и даже записей толковых особенно не сыщешь. Поэтому публики набралось немало, хотя аншлага не наблюдалось, и после первой части концерта некоторые ушли.

Исполнители:

Хор и оркестр «Кельнская академия» (Германия)
Дирижер – Михаэль Александр Уилленс (Германия)

Солисты:
Ханна Херфуртнер, сопрано
Бетани Сеймур, сопрано
Мариан Дийкуйзен, меццо-сопрано (= Соломон)
Марк Хайнес, тенор

На сайте Зарядья значится еще одна певица-сопрано (её не было) и другой тенор; я назвала того, что был в печатной программке.

Факт исторической премьеры отметили, галочку поставили, плюс в копилку московской (и российской) генделианы добавили.

А теперь по существу.

Как и “Страсти по Иоанну” Пэррота, этот “Соломон” вызвал ощущение не оправдавшихся ожиданий, притом, что играли аккуратно, со вкусом и добротным немецким качеством.

Уже в самом начале увертюры возникло странное чувство, что это вообще не то: очень медленный темп первого раздела, какая-то мурлыкающая мягкость артикуляции и расслабленность ритма… Это – Гендель? Это – про царя Соломона?.. Ну, допустим, дирижер решил не свирепствовать и не изображать титанизма там, где царит светлый B-dur?

А что там в нотах? Тихие – два первых такта, где senza ripieni, а дальше резко вступают все струнные и континуо. Мне кажется, идиллия здесь в любом случае не подразумевалась: воздвигаются стены Храма, и без титанизма в таком деле никак не обойтись.

Хорошо, допустим, бывают разные интерпретации, и эта – сугубо лирическая.

Но лирика вышла опять какой-то несобранной и расслабленной. Мариан Дийкуйзен пела очень мило, только образ Соломона (царя-поэта, царя-созидателя, царя-жизнелюба) при этом даже не угадывался.

В первом акте из сольных номеров лучше всего получился дуэт Соломона и Царицы (кстати, почему она в программке уже в первом акте названа Царицей Савской? Та прибывает лишь в третьем акте!). Ария Соломона What though I trace вообще ускользнула из памяти – была ли она? Вроде, была. Хотя многое в оратории сократили, дабы уложить её в два отделения. Это, нужно сказать, всегда большая проблема: несовпадение генделевских форм с форматом наших концертов. У него ведь обычно три акта или три части, что в операх, что в ораториях. Если даже играют целиком, без купюр, то режут примерно пополам, пренебрегая авторской драматургией. А зачастую не церемонятся и изымают то номера целиком, то “лишние” разделы Da capo :(. Вчера партитуру тоже изрядно подстригли…

Публика принимала артистов весьма доброжелательно. Слушали с интересом, аплодировали после большинства хоров (хоры прозвучали вполне по-генделевски) и после наиболее удачно спетых арий, в конце устроили небольшую овацию.

Мне же подумалось вот что. Нынешний “усредненный” аутентентизм загоняет или пытается загнать нас в ловушку, которая выглядит эстетической или даже эстетской, но на самом деле связана с куда более материальными явлениями, чем саморазвитие свободной творческой мысли.

Один из исходных пунктов аутентизма: “на самом деле всё было не так”.

Да, да, у Баха в распоряжении была горстка мальчишек и школяров постарше, с которыми он исполнял грандиозные “Страсти”. У Генделя на премьере “Мессии” в захолустном Дублине был маленький оркестрик практически без духовых и небольшой хор (однако больше вчерашнего – 26 человек против 22).

Нам пытаются внушить, что сугубо камерные “Страсти” с полтора сопрано на партию или чуть менее камерный, но уютный и расслабленный Гендель – это исторически верно и потому хорошо. Главное – жильные струны, барочные смычки, безвибратное звукоизвлечение, принципиально не оперные голоса вокалистов, натуральные духовые и прочие прелести 18 века.

Барокко – это приятно, сладостно, мягко, чуть дремотно, всё всегда вполголоса, никаких дрррам и трррагедий…

В “Соломоне” действительно нет никаких трагедий, и даже драма второго акта (спор двух блудниц о младенце) разрешается счастливо и мудро. Однако это не значит, что в музыке царит сплошное пасторальное рококо. Гендель даже в пасторальных сюжетах всё равно велик, грандиозен, всеобъемлющ, философичен. А тут – Библия, и сюжет переполнен всевозможными тайными либо не совсем тайными, но не лежащими на поверхности смыслами. Современникам они были понятны, нынешней аудитории уже нет (или не совсем понятны). Аутентизм должен был бы заключаться в максимально ярком раскрытии этих смыслов, а не в их сглаживании и ламинировании.

Теперешние обстоятельства функционирования культуры и искусства диктуют жёсткие экономические рамки, в том числе и для аутентизма.
Содержать и вывозить большие коллективы нерентабельно, поэтому торжествует ансамблевость. Держать в штате или приглашать всякий раз по контракту ансамбль звёзд – дорого. Проще обойтись своими силами. Но не все партитуры прошлого легко поддаются такой мобильной трансформации. Можно, конечно, смотреть какой-нибудь эффектный блокбастер на экране смартфона. Однако он все-таки рассчитан на большой экран и стереозвук.

Помимо экономики, тут либо причиной, либо следствием является и нередкая ныне установка на обольщение публики. Дескать, классика (или барокко) – это не трудно, не сложно, не утомительно, не сурово и строго, а напротив, легко, ясно, приятно, гламурно, комфортно. Вы только придите, а мы сделаем вам красиво.

На самом деле классика потому и классика, что изначально в ней заложен такой заряд мощи, дерзости, новизны и парадоксальности, что его силы хватает на много столетий и даже тысячелетий вперед.

Вчерашний Гендель обретался в зоне исполнительского и слушательского конфорта. И это вопринималось как оксюморон.

Тем не менее, хорошо, что событие состоялось. Без этого наш общий опыт был бы беднее, и пища для размышлений была бы более скудной.

Источник публикации LiveJournal, 07.10.2018, Лариса Кириллина (cleofide)