«Ариадна»: взывая к духу Монтеверди. Премьера в театре Сац

«Ариадна»: взывая к духу Монтеверди. Премьера в театре Сац
Фото Tomyris

В камерном зале  Детского музыкального театра имени Н.И. Сац состоялась сенсационная во многих отношениях премьера: была представлена опера “Ариадна”, созданная Эндрю Лоуренс-Кингом по мотивам утраченной одноименной оперы Клаудио Монтеверди (1608), от которой, как известно, сохранился только знаменитый плач Ариадны — Lasciatemi morire.

Перед премьерой в фойе камерного зала развернулось предварительное действо: ансамбль медных духовых инструментов в сопровождении ударных сыграл вступительную фанфару, как это делалось во времена Монтеверди и герцога Гонзага (и, между прочим, делается и в наши дни кое-где в Европе — например, в Праге, где на балконе Театра сословий перед представлением “Дон Жуана” играет консорт “башенных музыкантов”).

Фото Tomyris

Этим приветствием дело не ограничилось. Под звуки барабана была разыграна пантомима: Ариадна вручала Тезею меч и заветный моток ниток, затем Тезей артистично убивал чудовище Минотавра (Минотавр до этого смирно сидел в фойе и никого не трогал).

Во время смертоубийственной пантомимы маленькие детки, приведённые в театр, визжали и плакали – им было реально страшно!

О, великая сила искусства…

Перед началом самой оперы несколько пояснительных слов сказал автор, Эндрю Лоуренс-Кинг, который давно сотрудничает с Детским театром, помогая артистам осваивать музыкальный и сценический язык барочной оперы. Он настолько вжился в эпоху Монтеверди, что этот язык стал для него совершенно родным. Это позволило ему сочинить “Ариадну”, пользуясь элементами стиля Монтеверди, но не прибегая к прямолинейному коллажу из готовых сочинений.

Фото Tomyris

Поскольку маэстро не говорит по-русски, его речь переводила супруга и сподвижница, Катерина Кинг, организатор всего проекта и иполнительница партии одной из арф, задействованных в континуо.

Оркестр, состоявший по возможности из барочных инструментов, был разделен на две части. Справа располагалась группа из арф, китаррона, ударных, органа, клавесина и медных духовых (среди трубачей находился маэстро Марк Беннет, не попавший в этот кадр, но попавший в следующий, снятый в самом конце спектакля).

Слева – ещё одна группа континуо. Тут мы видим две арфы, причем на самой большой играл Лоуренс Кинг, клавесин, барочную гитару, теорбу, набор струнных смычковых, сзади — блокфлейты, совсем во мраке – ещё один органчик.

Создатели спектакля предпочитают назвать своё детище “Арианной”, придерживаясь итальянского произношения имени Ариадна. Вопрос по меньшей мере спорный. Следуя этому принципу, в переводе либретто появлялись такие персонажи, как Тезео, Аморе, Бакко, что сильно резало глаз в русской транскрипции. Но к качеству перевода мы ещё вернёмся.

Поскольку либретто “Ариадны”, написанное Оттавио Ринуччини, было опубликовано и сохранилось, то композиция произведения и его текстовая основа абсолютно аутентичны.

В начале, после интрады, идёт пролог, исполняемый Аполлоном (тенор).

Затем второй пролог, где на сцену выходят Венера и Амур.

Венера уже знает всё, что должно случиться с Ариадной, ей жаль прекрасную девушку, и она просит сына сделать так, чтобы страдания Ариадны оказались вознаграждены истинной любовью. Амур с удовольствием готов исполнить свою миссию.

Фото Tomyris

Первый акт — Тезей привозит бежавшую с ним Ариадну на остров Наксос.

Здесь они остановятся отдохнуть. Ариадна печальна, поскольку её терзает чувство вины перед близкими (слова и музыка маленького монолога – “Прощай, отец, прощай, мать, и родина, прощай!” содержат почти буквальную реминисценцию знаменитого высказывания Орфея, где он прощается с землёй и солнцем перед сошествием в Аид).

Тезей тоже не очень весел, но старается утешить Ариадну, обещая ей златые горы – брак, трон, власть, драгоценные наряды.

Во втором акте наперсник Тезея (в либретто это безымянный персонаж) с суровой решимостью объясняет ему, почему  необходимо немедленно покинуть Ариадну, пока она спит, и ни в коем случае нельзя везти её в Афины и жениться на ней. Царевичу негоже возводить на трон беглянку и “бродяжку” (femmina figgitiva и vergine peregrina), целомудрие которой в глазах окружающих сомнительно, а происхождение и того хуже: Ариадна – дочь врага афинян, царя Крита. Тезей с сокрушенным сердцем понимает, что наперсник прав, и во имя долга поступается любовью.

Рыбаки, на глазах которых происходят все события, то комментируют их, то радуются своей простой и бесхитростной жизни, в которой нет места таким ужасным страстям.

В третьем акте Ариадна начинает понимать, что Тезей тайно покинул её в одиночестве на чужом острове. Наперсница пытается уверить её, что это не так: ведь не было слышно ни звуков труб, ни криков моряков. Но в четвертом акте страшная истина становится ясна всем. Ариадна в отчаянии хочет умереть и бросается в море; рыбаки спасают её, но не в силах утешить.

Утешение приходит в пятом акте в лице Бахуса, прибывшего на Наксос по велению Амура. Бахус уже влюблён в Ариадну, восхищён её красотой и призывает забыть смертного возлюбленного, чтобы стать супругой бога.

Композиция закольцовывается появлением Венеры и Амура, торжествующих свою победу.

Финальный апофеоз – в облаках появляется сам Юпитер, басом благословляющий новобрачных и всех своих потомков.

О том, как это выглядело, отчасти можно судить по фотографиям. Камерность и экспериментальность постановки соответствовала духу мантуанской премьеры 1608 года. В те времена ещё не было никаких оперных театров, в том числе в герцогском дворце. Ну, костюмы, наверное, выглядели побогаче. Театр, однако, не такое место, где богатство способно обеспечить успех идее. А идея была весьма дерзкой: попытаться силами московских музыкантов и певцов 2017 года воссоздать стиль раннебарочной оперы. Тут и монтевердиевский “взволнованный стиль”, основанный на практике позднего мадригала, и принцип recitar cantando (“рассказывать через пение”), и риторическое преподнесение каждой фразы и слова, как голосовыми акцентами, так и соответствующей жестикуляцией. И, разумеется, музыка — от интонационной и гармонической ткани до тембровой окраски, очень индивидуальной в каждом эпизоде.

Хотя Эндрю Лоуренс-Кинг предупреждал в своём вступительном слове, что участники спектакля работали все вместе очень недолго, примерно неделю, а некоторые вообще примкнули к проекту в последний момент (и потому пели по нотам или по печатному тексту), так что представленный опыт – это work in progress, где пока немало шероховатостей, музыкальная и театральная части органически дополняли друг друга. Наибольшие нарекания вызывал хор: когда он соединялся в полном составе, становилось страшновато – интонация плыла, певцы норовили разъехаться друг с другом и с оркестром (иногда такое, увы, случалось). Но все эти шероховатости поправимы, было бы время, усердие и желание довести проект до максимально возможной законченности.

К солистам придираться вообще не хочется. Они очень старались, и были так прекрасны в своём стремлении донести до слушателей каждый момент музыкальной драмы, что вызывали полное доверие и симпатию (в том числе изменник Тезей).

А вот что безусловно достойно строгой критики, так это ужасный перевод, проецировавшийся на экран над сценой. Дорогие коллеги, ну так нельзя. Неприлично. Я уже писала о странностях в передаче имён мифологических персонажей, которые давно вошли в плоть и кровь русской культуры и должны звучать так, как это принято уже в течение как минимум трех веков. Но если бы только это! Нынешняя аудитория, будь то московская, английская, немецкая или какая угодно, чаще всего не понимает итальянский язык, и особенно старинный, начала 17 века. Перевод нужен. Только такой, чтобы у слушателей не создавалось впечатление, будто тонкий, образованнейший, искуснейший поэт и драматург Ринуччини писал нечто абсолютно косноязычное и нелепое, а бедный Монтеверди был вынужден класть эту галиматью на музыку. Порой вообще трудно было догадаться, о чём идёт речь.

Поскольку в тексте часто упоминается море, корабли, рыбаки и рыбы, то эта тематика в переводе подвергалась самым неожиданным модификациям. То у рулей появлялись вёсла (?), то рыбы откуда-то “убегали” (?), то рыбаки изъяснялись как иностранцы с гугл-переводчиком в руке:

На самом деле рыбы не “жадные”, а “прожорливые” (ingordi), про даму же следовало бы сказать “идущую в полном изнеможении” (donna veggio venir tutt’ anelante).

Кстати, в переводе постоянно повторяется слово “пляж” и “пляжи”, которое режет слух и глаз в русском тексте.

Наверное, перевод делался в спешке, отсюда столько ошибок и опечаток. Но, если уж создатели спектакля претендуют на некий аутентизм, то он должен распространяться и на перевод. Наверное, нашёлся бы энтузиаст, который мог бы грамотно перевести либретто именно с итальянского (не с английского!), а затем элементарно вычитать его, чтобы на экране не красовались явные ляпы.

Или же, если эта задача непосильная, ограничиться пересказом сюжета в программках (которых на премьере, к сожалению, не было). А то за Ринуччини очень обидно. Все поэты, с которыми Монтеверди имел дело (Стриджо, Ринуччини, Бузенелло) были замечательными мастерами, знавшими толк и в учёной возвышенной речи, и в искусной стилизации лексики простых персонажей, и в аллюзиях на античную литературу, и в красивых аллитерациях.  Всё это – тоже часть барочной риторики, пренебрегать которой нельзя.

И всё-таки хочется поблагодарить всех создателей, устроителей и участников вчерашнего действа.

Во-первых, театр имени Н.И.Сац – едва ли не единственный в нашей стране, который приготовил подарок к отмечаемому в нынешнем году 450-летию Монтеверди.

Во-вторых, место действия выбрано, конечно, не случайно. Именно в Детском музыкальном театре во многом благодаря активному интересу к раннебарочной опере Георгия Исаакяна стало возможным то, что у нас не практикуется больше нигде. Крупные театры не связываются с таким репертуаром, поскольку не знают, как к нему подойти, да и в симфонических оркестрах попросту нет всех тех инструментов, которые необходимы для адекватного исполнения Пери, Монтеверди, Гальяно, Кавалли, Ланди и прочих композиторов первой половины 17 века. А в консерватории можно набрать инструменталистов (слава ФИСИИ!), но нет подходящих певцов.

В-третьих, Эндрю Лоуренс-Кинг своим из ряда вон выходящим экспериментом заставил поверить, что утраченная “Ариадна” Монтеверди действительно могла быть примерно такой, какой он её нам представил. А это дорогого стоит.

Источник публикации LiveJournal, cleofide