О программе, ее единстве и драматургии

Программу «Английский сад» мы формировали вместе с моим «заместителем» Полом Агню и постарались внести в нее нечто загадочное. Мы обратились к музыке XVII – середины XVIII вв.: это достаточно редко исполняемые произведения, мадригалы, кэтчи Перселла.

В программе смешаны разные стили: серьезная музыка, арт-музыка (она относится к раннему XVII столетию в Англии) и то, что можно было бы назвать почти популярной музыкой. На самом деле, эту музыку исполняли люди, которые не были профессиональными музыкантами: в Англии это было распространенной практикой. Такое смешение разнообразных стилей нужно нам для того, чтобы почувствовать и передать дух того времени.

Все английское всегда было немного необычным. И английская музыка, конечно, тоже; там есть вещи, которых нет в другой музыке. В Англии XVII века были особые традиции. Например, протестанты пели больше, чем католики, потому что протестанты пели в церкви. А если вы поете в церкви, то есть высокая вероятность того, что вы и дома будете петь. Так складывалась вокальная традиция.

Также англичане очень любят пить пиво. А когда люди много выпивают, они тоже начинают петь.

О звукозаписях

Записи для меня всегда были очень важны. Нас записывали три компании, сегодня мы записываемся на Virgin Classics.

Среди ансамблей старинной музыки есть и такие, которые делают прекрасные записи. Но они почти не дают концертов. То есть перед микрофоном все очень хорошо, но когда нужно выступить «вживую», то…

Скажу от своего имени и от имени всех певцов, с которыми я работаю, что нам лично очень нравится контакт с аудиторией, с публикой. И, может быть, это отличает нас от многих других ансамблей.

Мы делаем и студийные, и концертные записи. Но я считаю, что момент живого исполнения крайне важен.

И еще один момент, о котором я бы хотел сказать в присутствии наших молодых певцов. Живое исполнение повторить невозможно. И запечатлеть то, как молодой певец поет именно сегодня, сейчас — это потрясающе! Потому что через 10 лет голоса поменяются. Мне очень нравится Мария Каллас, но особенно — ее исполнение начала 60-х. Поэтому так важно «поймать» именно этот специфический момент.

О публике

Мы открыты для молодежи. Прекрасно, что мы можем общаться с молодыми людьми, новым поколением. Можем воспитывать это поколение, передавать ему свой опыт и таким образом формировать аудиторию будущего.

Важно и то, что наши молодые музыканты общаются с молодыми слушателями. Если на сцену выходят прекрасные молодые артисты с великолепным исполнением, то и реакция аудитории будет соответствующей. Это неотразимое впечатление, которому невозможно противостоять.

У нас действительно потрясающая публика: и во Франции, и в Испании, и в других странах

Надеемся, что наша программа будет с энтузиазмом воспринята и русской публикой. Я выступал здесь, как раз в этом зале, до перестройки. Мне представили двух молодых девушек, которые два дня ехали на поезде из Сибири только для того, чтобы послушать наш концерт. Это было очень трогательно.

Когда мы в те годы давали гастроли в Латвии, Литве, в республиках бывшего Советского Союза, нам казалось, что наши концерты делали жизнь людей лучше.

Мы надеемся, что так происходит и сегодня.

О миссии исполнителя барочной музыки

Наверное, вы думаете, что человек, рожденный в римской католической или протестантской лютеранской вере, был абсолютно непреклонен в своей молитве? Но, может быть, я тоже во славу Божью каждый день стою на коленях и молюсь?

Можно иметь веру, а можно ее не иметь. Но что связывает всех композиторов, которых я очень люблю: Монтеверди, Генделя, Моцарта? То, что мы называем «гуманизмом». Монтеверди, наверное, был воспитан в римской католической традиции. А Гендель был протестантом, лютеранином.

Чем особенна и прекрасна барочная музыка? Это последний взлет европейского гуманизма. И я отношу это к религии. Когда я исполняю Мессу Баха, я испытываю эти эмоции как гуманист.

Когда я играю произведения Монтеверди, это не значит, что я исполняю их для Девы Марии и возношу ей благословление. Это означает, что происходит нечто большее, чем я представляю себе.

Я — человек. Я испытываю ревность, зависть. Иногда я злой, а иногда очень милый. Есть вещи, которые я люблю. Есть певцы, которых я обожаю. И я очень рад, что исполняю музыку именно так, как я ее понимаю.

О музыке других эпох и жанров

Мой друг, известный немецкий режиссер Николаус Ленхофф, лет пять назад позвонил мне и сказал: «Я думаю, что ты можешь сделать потрясающего “Тристана” в Баден-Бадене». Я думал пару дней, потом перезвонил Николаусу и ответил: «Хорошо, может быть, лет через 25».

Не могу сказать, что я не интересуюсь музыкой других эпох. Но мои интересы четко определены. Например, я не занимаюсь русской барочной музыкой XVII–XVIII вв. Я не занимаюсь русской музыкой XIX – начала ХХ вв., хотя очень ее люблю: Рахманинова, Гречанинова… Мы выступаем в Зале имени Чайковского — потрясающего, величайшего композитора. «Пиковую даму» могу слушать каждый день, считаю ее одним из прекраснейших музыкальных произведений конца XIX века.

В начале 1970-х у меня был ансамбль современной музыки. Мы исполняли Лучано Берио, Сильвано Буссотти… Но через какое-то время я сказал себе «нет». Современный репертуар — это чудесно, но все-таки это не то, что я хотел бы делать.

Я никогда не делаю того, чего не хочу и не люблю.

О музыке других эпох и жанров

Мой друг, известный немецкий режиссер Николаус Ленхофф, лет пять назад позвонил мне и сказал: «Я думаю, что ты можешь сделать потрясающего “Тристана” в Баден-Бадене». Я думал пару дней, потом перезвонил Николаусу и ответил: «Хорошо, может быть, лет через 25».

Не могу сказать, что я не интересуюсь музыкой других эпох. Но мои интересы четко определены. Например, я не занимаюсь русской барочной музыкой XVII–XVIII вв. Я не занимаюсь русской музыкой XIX – начала ХХ вв., хотя очень ее люблю: Рахманинова, Гречанинова… Мы выступаем в Зале имени Чайковского — потрясающего, величайшего композитора. «Пиковую даму» могу слушать каждый день, считаю ее одним из прекраснейших музыкальных произведений конца XIX века.

В начале 1970-х у меня был ансамбль современной музыки. Мы исполняли Лучано Берио, Сильвано Буссотти… Но через какое-то время я сказал себе «нет». Современный репертуар — это чудесно, но все-таки это не то, что я хотел бы делать.

Я никогда не делаю того, чего не хочу и не люблю.

О садах и фестивалях

Я создавал свой сад таким образом, чтобы мы могли исполнять музыку во многих его местах: на китайских мостиках, рядом со старинной часовней, в Красном саду, в Зеленом театре. В течение дня проходит около 15 концертов, аудитория каждого — 15–20 человек. Во время концерта люди могут гулять по саду, с нами можно близко общаться. И, может быть, главное в том, что мы исполняем музыку на свежем воздухе. Так, как эта музыка исполнялась 300 лет назад: в лесу, на лужайке, в поле. Солнце, ветер, птички, вода — все это было частью восприятия музыки.

У нас самая разная публика. Люди специально приезжают на этот фестиваль издалека, даже из Америки. Много местных — тех, кто живет за городом, много детей.

Мы приглашаем всех: пожалуйста, приезжайте!