21 мая. Заседание Мосгорсуда по делу «Седьмой студии»

21 мая. Заседание Мосгорсуда по делу «Седьмой студии»
Фото: Владимир Веленгурин / Комсомольская правда
21 мая. Заседание Мосгорсуда по делу «Седьмой студии». Запись заседания суда – Екатерина Гордеева (опубликовано в Facebook).

Во дворе Московский городской суд цветёт и головокружительно пахнет сирень. В 225 зале начинается заседание по апелляции на меру пресечения Кирилл Серебренников, Алексей Малобродский, Юрий Итин и Софья Апфельбаум.

Алексей Малобродский впервые не в клетке и не по трансляции из СИЗО. На Софье Апфельбаум красивое голубое платье. В суд пришло много, много людей: Чулпан Хаматова, Ксения Собчак, Арина Бородина, Андрей Фомин, Марк Тишман, артисты Театр Гоголь-Центр и ещё много людей, не всех разглядела. Разумеется, пришла Таня Лукьянова и супруга Итина, родители Софья Апфельбаум

Судья очень нежная, даже застенчивая. Все время путается. Дважды представляла Софья Апфельбаум и ее защиту, разулыбалась, когда Софья вдруг забыла номер своего дома.

Обсуждают возможность фото и видео съемки. Все не против. Только прокурор со следователем просят не снимать их лица. Снимать заседание не разрешили. Будут снимать оглашение решения.

Адвокат Ксения Карпинская просит приобщить копию выписного эпикриза Алексей Малобродский и заявление комиссии Европейского суда по правам человека по поводу решения судьи Карпова в Басманном суде (он в апреле оставил все меры пресечения как есть).

Все приобщение поддержали. Прокурорша (это взрослая серьезная женщина в руках) говорит: эти документы датированы 15 и 16 мая, а значит, не имеют отношение к апелляции, ведь она подана на апрельское решение Карпова.

В итоге судья принимает решение копию эпикриза приобщить, а коммюнике Европейского суда — не приобщать.

Пока судья читает краткое содержание дела, расскажем о том, кто в зале. Рассматривать апелляцию будет судья Никишина. Вообще, судья Наталья Никишина известна она по дикому «Делу 12», когда Кривову не вызывали скорую помощь, а потом выгнали адвоката, а потом Кривов (он держал голодовку) потерял сознание.

Если эта Никишина — наша Никишина, то она знаменита фразой: «Собака оказывает дисциплинирующее воздействие на участников со стороны защиты». На фото судья Никишина без очков, а сейчас в зале суда — в очках и, кажется, моложе.

Но вряд ли у нас тут две Никишины.

Прокурор — Потычко, взрослая суровая женщина, та самая что была в Басманном, когда стало плохо Малобродскому. Следователь Терехин, аккуратный молодой человек. Все это время он изучает расписание Мосгорсуда.

Говорит Софья Апфельбаум. Она выступает не по бумажке. Говорит свободно. Говорит, что знакомилась с материалами дела и там нет никаких обвинений. Там есть «рассуждения некоторых людей о том, как я должна была вести себя и поступать в тех или иных ситуациях. Но у меня тоже есть представление о том, как эти люди себя должны вести, — говорит Апфельбаум, — я же не прошу заключить из под домашний арест?»

Апфельбаум вспоминает, как 23 мая, когда начались первые обыски и аресты по «театральному делу», сперва обыскали квартиру ее родителей, а потом пришли к ней, ее повезли на допрос в московский следственный комитет: «Я несколько часов рассказывала следователю, как обстояли дела на «Платформе», как был устроен этот непростой проект, — говорит Апфельбаум, — Я начала говорить где-то в три часа. Но уже к шести в кабинет стали заходить другие следователи, просили уже закончить разговор. Мой следователь говорил: «У меня важный свидетель, мы должны закончить разговор». Потом оказалось, что в коридоре уже стоит Серебренников и следовавши торопились начать его допрос».

Поверенова, адвокат Апфельбаум, говорит о том, что из 60 томов уголовного дела, которые они прочли, следует, что обвинение строится на показаниях «не совсем адекватного человека Масляевой, которая уже призналась в том, что сама похитила около 5 млн ».

Адвокат говорит о том, что для будущего суда будет важно, были ли под стражей обвиняемые или нет. И что продление домашнего ареста — это тень, которая ложится на всех участников.

Кроме того, у Апфельбаум есть 14-летний сын, работа, жизнь в самом расцвете, в конце концов. Адвокат просит не лишать Софью Апфельбаум этой жизни.

Выступает Алексей Малобродский. Говорит от еле-еле. Чувствуется, что ему тяжело. До начала заседания Алексею Аркадьевичу пришлось присесть на скамейку, ему все ещё нехорошо. Малобродский передал слово Карпинской.

Ксения Карпинская зачитывает вообще с сайта СК. Говорит, что у ее подзащитного едва не случился инфаркт и он был госпитализирован из зала суда. А затем пера пресечения все же была изменена. Разумеется, сейчас Карпинская не будет вести речь о перемене меры пресечения — это уже произошло — но настаивает на отмене решения Басманного суда как незаконного.

Юрий Итин поддерживает коллег. Он впервые многословен и эмоционален. Говорит, что в материалах уголовного дела нет никакого доказательства вины. Рассказывает, что гордится «Платформой». А ещё говорит, что бОльшую часть времени проводил в Ярославле, где работал и формально до сих пор работает в театре.

Очень много ссылается на речь Апфельбаум: все заинтересованы в расследовании, никто никуда не денется.

Адвокат Лысенко поддерживает и добавляет, что документы следствия неубедительны, а протоколы допросов переиначены.

Адвокат Серебренникова Харитонов выступил коротко. Он поддержал все предыдущие выступления. Дополнил только, что 18 апреля в Басманный суд было по ходатайству следствия отправлено письмо Минкульта, который поддерживал содержание Алексей Малобродский в СИЗО, а остальных под домашним арестом. А потом оказалось, что подписывали письмо люди, не имевшие полномочий. И так во всем.

Кирилл Серебренников выступает совсем коротко. Просто благодарит судью за то, что в самом начале заседания Никишина подробно изложила суть дела.

Следователь Терехин говорит, что никаких оснований для изменения меры пресечения нет. Доводы прежние: дело сложное, следствие все ещё идёт (идёт, really?), все могут общаться, давить и так далее. И тут внезапно он добавляет, что Алексей Малобродский из-за своей болезни затягивал процесс знакомства других участников с делом. Потом говорит, что против удовлетворения апелляции.

Прокурор Потычко тоже против, разумеется.

Судья Никишина читает медицинские документы Алексей Малобродский. Ей вообще сегодня туго: то коронарные подъемы, то кардиологические, то гипертонические словечки, то Хампердинк (он был Хамердином), то ГанзЕль и Гретель. Бедная.

Прения. Апфельбаум коротко повторяет, что говорила. Ее адвокат тоже. Малобродский признает: в реанимации с делом знакомиться не мог, но, будучи в СИЗО, просил привозить ему больше томов, но ему отказывали.

Ксения Карпинская опять возвращается к тому, с чего начинала, к заявлению СК: дело окончено, свидетели допрошены, никакой опасности обвиняемые не представляют.

А суд в лице Артура Карпова из Басманного суда 18 апреля. Карпинская вспоминает: следователь Терехин ссылается на особую сложность дела. «Но у нас все дела, следствие по которым идёт больше года, считаются особо сложными, — говорит Карпинская, — Например, человек украл курицу. А через год оказывается, что это дело особой сложности».

Потом Карпинская опять говорит о том, что следствие вроде окончено, но суд пишет, что на свободе все фигуранты дела смогут оказывать давление на свидетелей, Минкульт сперва говорил о том, что его ущерб 1.2 млн, а теперь сообразил, что 133, — все это довольно формальное отношение суда. Хотелось бы, чтобы доводы защиты были не просто сотрясением воздуха, а на что-то влияли. Просит признать решение Карпова незаконным.

Адвокат Серебренникова, Харитонов: «Мы не собираемся доказывать свою невиновность. И тем более делать это в суде. Это — дело следствия, доказать виновность. С моим подзащитным мы прочли 90 томов этого дела. Там нет доказательств! Там много непонятного и много процессуального мусора.

Обвинение строится на показаниях Масляевой, которая оговаривает себя и оговаривает других. Но и в ее словах нет никаких доказательств совершения преступления.

Следствие же ничего не пытается и, видимо не пытается доказывать!»

Харитонов: «Следствие должно доказать, каких мероприятий не было или какие средства были потрачены неверно. Но следствие этого не доказывает. У нас все прозрачно и понятно: 340 мероприятий, успех, зрители. Любой участник «Платформы» может прийти к следователю или в суд, до этого дойдет, и расскажет как все было. Какие аргументы против этого есть у следствия?»

Харитонов говорит, что содержание Серебренников под стражей незаконно и необоснованно. Он не может общаться с артистами, которые его ученики, которые артисты его театра. И просит хотя бы разрешить ему работать.

Выступает Кирилл Серебренников. Он в хорошей форме, говорит спокойно, с иронией. Старается шутить даже.

«Мы в очередной раз рассматриваем вопрос о законности моего нахождения под домашним арестом. Уже много раз, в том числе и в этом зале, я говорил о неопровержимых вещах, которые, как мне кажется, делают очевидным его незаконность.

Через два дня будет год, как начался этот бред и кошмар, когда ко мне в 44-метровую мод квартиру пришли люди с собачкой, которые сказали: «Чего-то вы тут украли у нашего замечательного Министерства культуры. И вот почти год я сижу под домашним арестом, уже почти год государство обвиняет меня в воровстве, а театральный проект «Платформа», который мы делали, и про который знает все образованные зрители в России и за рубежом, называет «преступной группой», которую я придумал, чтоб украсть деньги Министерства культуры. Уже почти год длится этот садистский абсурд, уже почти год наши аргументы, объяснения, доказательства не берутся в расчет, уже год следствие ведет исключительно обвинительную тактику – им во что бы то ни стало надо назвать меня вором, который как они опять написали в своем пресс-релизе «купил квартиру в Берлине во время совершения преступления», при том, что мы неоднократно всему миру, и следствию тоже, предоставили банковскую справку о том, что эта квартира куплена на заработанные и накопленные много лет назад средства. Но следствие это не волнует, им надо доказать, что «все это современное искусство» – ширма для воровства и безобразий. А Серебренников – просто жулик, который придумал, как ограбить Министерство культуры.

Кирилл Серебренников: «Нас всех обвиняют в абсурдном – что мы украли практически все деньги, выделенные на проект «Платформа». Все мероприятия проекта, между тем, задокументированы, описаны, сняты на фото и видео – это в основном сложносочиненные и сложнопостановочные, трудозатратные мероприятия. И легко увидеть, что это проект «Платформа» – это не два стула на пустой сцене. Было показано 340 представлений, участие в проекте приняли более 600 человек, проект посмотрело более 80 тысяч зрителей. Проект имел успех, получал награды, признавался государством, которое раньше им гордилось и собиралось развивать его дальше. «Платформа» была сделана на деньги, которые выдавались безвозмездно и невозвратно. На них просто надо сделать оговоренную программу – и всем очевидно, что проект полностью состоялся, и что государство получило именно то, что хотело. Но следствие этого не хочет видеть.

Мне предъявили обвинение в том, что я, якобы, похитил 133 миллиона рублей. Это почти 70 процентов того, что государство выделило на проект Платформа в 2011-2014 годах. Это должно означать, что мы сделали проект Платформа только на 30 процентов. Это абсолютная и легко опровергаемая ложь.

Невозможно сделать 340 мероприятий за три с половиной года за 30 процентов бюджета проекта. Платформа ежемесячно платила зарплату штатным артистам, техникам, администраторам, всего около 60 человек. За три года только на это было потрачено около 60 миллионов рублей».

Кирилл Серебренников: «Все три с лишним года мы делали сложнейшие выставки, всем известные спектакли и масштабные концерты, те самые мероприятия, которых якобы не было или которые стоили не тех денег. Но если 70 процентов денег якобы украли, а 30 заплатили в качестве заработной платы только сотрудникам Седьмой Студии, то на какие средства был весь этот праздник современного искусства в течение более трех лет?!!!!

Я был художественным руководителем проекта, и я не занимался финансами, договорами, покупками, отчетами, бухгалтерией. Я делал мероприятия, я их придумывал, ставил, репетировал. Моей подписи нет ни под одним финансовым документом, кроме рамочных соглашений, которые я по просьбе Министерства культуры и по доверенности подписал.

Но главное не в том, что у меня не было никакой административной должности и функции. Главное в том, что мы этот проект сделали и сделали честно. Все, кто работал над проектом, не сомневались в том, что они делают нужное и важное для России дело. Что мы не преступная группа, а группа единомышленников, для которых нет ничего важнее, чем искусство, чем наша работа».

Серебренников: «У нас в деле есть потерпевший – Министерство культуры. Сначало оно, Министерство, не знало, что оно потерпевший, потому ему рассказали об этом следователи и появился иск на 133 миллиона рублей.

Сначала Министерству культуры поддержало продление ареста Малобродскому, и домашнего ареста мне и моим товарищам по несчастью, а потом стало уверять всех, что это не оно, а это сделал сотрудник, который не имел никаких полномочий поддерживать арест.

Теперь Министерство культуры выражает официальную радость по поводу того, что освободили Малобродского. Это действительно большая радость. Хорошо, что освободили. Но тогда пусть на волне радости Министерство ответит – что в 2018 году не понравилось им из того, что было показано в 2011-2014 году, чему рукоплескали зрители, за что мы получали призы и признание не только в России, но и за рубежом?!!! Чего не хватило в 2018 году Министерству культуры из того, что мы сделали для развития современного искусства в России в 2011-2014? Может Министерство культуры, наконец, сформулировать свои претензии и сообщить их и нам и всем?!!!!

Обычно потерпевший является инициатором расследования. Он приходит в милицию и говорит о совершенном преступлении, но Министерство культуры никуда не приходило. Ему сообщили о якобы совершенном преступлении следователи.

Министерство культуры не пыталось понять, а был ли какой-то вред и, если он был, то в чем он состоял и в какой сумме исчисляется этот вред. О том, на какую сумму якобы причинен ущерб, Минкульту сообщили следователи».

Кирилл Серебренников: «Еще раз хочу сказать, я очень рад, что, наконец-то Алексей Малобродский освобожден из-под стражи и сидит тут с нами на вот этом полумягком стуле, а не в клетке.

Принимая решение об изменении ему меры пресечения, следственный комитет заявил, что после «завершения всех следственных действий и закрепления доказательственной базы совершение обвиняемым действий, направленных на уничтожение или сокрытие имеющих значение для дела доказательств, стало уже невозможным». Это значит, что сам следственный комитет признал, что отпало одно из оснований для продления срока домашнего ареста. Полагаю, что отпало, вероятно, самое главное основание.

Для меня очевидно, что следствие не располагает и не может располагать никакими доказательствами, которые бы подтверждали мою вину, или вину других моих товарищей. Ложь Масляевой я в учет не беру. Я был с ней на очной ставке и слышал все, что она врала. Мне после этого стало только легче. Правда! Я понимаю и все понимают, как следствием были получены эти псевдообвиняющие показания. Но, в любом случае, следствие признает, что ничему помешать мы уже не можем. Я прошу Вас учесть это при вынесении решения по нашей жалобе.

Я не собирался скрываться и не скрывался от следствия. Я всегда прибывал по первому же вызову следствия, в том числе и из командировок, находясь на отдыхе или снимая кинофильм. У следствия нет и не может быть доказательств того, что я собираюсь скрыться. Во всяком случае Вам, Ваша честь, их не представили».

Кирилл Серебренников: «Для меня очевидно, что в настоящее время нет никаких оснований содержать меня под домашним арестом далее. Ну, во всяком случае, нет никаких оснований для содержания под домашним арестом с такими жесткими ограничениями, которые действуют сейчас.

Уже 9 месяцев мне запрещено покидать место моего жительства, кроме как для прогулок в течение 2 часов. Я прошу суд изменить это ограничение, связанное с запретом покидать квартиру, и разрешить мне работать – посещать Гоголь-центр. Я прошу Вас, Ваша честь, разрешить мне покидать квартиру для работы в период, ну, хотя бы с двух до восьми вечера каждый день.

Мне запрещено общаться с участниками уголовного дела. Если следствие считает проект Платформа формой совершения преступления, то, насколько я себе представляю, участниками дела являются все участники проекта Платформа.

Мы знакомимся с делом, прочитали уже более 80 томов, но не видели еще ни одного допроса. Никакого. Ни участников Платформы, ни каких-то других лиц. Но, в любом случае, следствие их уже допросило и, как я уже говорил, признало, что мы не можем ничего в этих допросах изменить. Значит и не должно быть запрета на общение с этими лицами, с участниками уголовного дела. А такое общение необходимо нам для работы!

У меня, на самом деле, никогда не было никакого желания и необходимости общаться с Масляевой или кем-то другим, кто занимается финансами, бухгалтерией. Нет его и сейчас.

Мне не нужно общение по этому делу вообще ни с кем. Мне нечего обсуждать, не о чем просить, уговаривать, не на чем настаивать. Любой участник Платформы придет к следователям или в суд и честно расскажет, что и как там происходило, какие деньги и за что платились. Главное, чтобы следователи захотели их послушать и услышать. Пока им это было не интересно…

Ваша честь, большую часть проекта Платформа составляли артисты Гоголь центра. Мои ученики. Мне нечего обсуждать с ними по делу, но я должен общаться с ними в связи с их работой в театре, работой в спектаклях. Поэтому я прошу, чтобы Вы разрешили мне общаться с сотрудниками Гоголь центра, исключительно по вопросам, связанным с творчеством.

Мне запрещено пользоваться интернетом. У меня нет объяснения обоснованности этого запрета. Меня лишили возможности простого общения с миром, общения для работы, а не для ухода от мифической ответственности. Меня лишили возможности работать, пусть и удаленно, с теми постановками, которые идут в Европе, с теми постановками, которые только предполагаются, только придуманы, находятся в замысле, требуют обсуждения, творческого поиска, который невозможно проделать в одиночку без доступа к информации, которую дает интернет.

Ваша честь, прошу Вас дать мне возможность общаться, дать мне возможность работать, — для меня это означает возможность жить».

Следователь Терехин выступает 36 секунд. Он говорит, что содержание Серебренникова и других как прежде соответствуют интересам следствия. В зале нервно смеются.

Теперь выступает прокурор Потычко. Она подготовилась. Спорит с упрёками в непоследовательности суда.

Говорит, что ещё не все сообщники преступников установлены, не все свидетели (what???) допрошены. У следствия много дел и надо соблюдать его интересы.

Факт того, что у Малобродского есть заболевания, препятствующие его содержанию под стражей не подтверждён.

У суда нет доказательств, которые указывали бы на необходимость отмены избранной меры пресечения для кого-либо из обвиняемых или ее изменения.

Читает Потычко бойко, как будто сама бумагу и писала. Но тут спотыкается о фамилию Воронова. И эту фамилию ей подсказывают из зала.

Дали заключительное слово Апфельбаум. Она разводит руками: «Мы тут говорим, говорим, а оказывается, что у следствия и прокуратуры аргументы прежние, давно заготовленные. Нас никто не слышит. Пожалуйста, услышьте нас!!!»

Алексей Малобродский говорит тихо, с трудом: «я прошу обратить внимание на огромные противоречия в позиции прокуратуры. Таких эпизодов накопилось изрядное количество. Прошу суд учесть непоследовательно позицию прокуратуры, во всех своих выступлениях мы слышим уже хорошо, к сожалению знакомый мне текст УПК про отсутствие формальных оснований, etc Что касается позиции суда, которое мы сейчас обсуждаем – решения принимаются произвольно на основе тенденциозных и голословных утверждений. Просит отменить решение Карпова 18 апреля.

О том же просит Итин.

8 ч ·

 

Кирилл Серебренников: «Уже почти год мы несём наказание. То, что происходит, называется расправой. Мы несём потери. И, даже если все кончится хорошо, мы будем до конца жизни нести репутационных потери. Знаете, как говорят, «ложки нашли, а осадок остался». Это насегда будет с нами. К сожалению.

Уважаемый суд, перед вами сидят не воры. Мы занимались искусством, и ни о каком воровстве не помышляли. Над нами совершают гражданскую казнь и в общем она уже совершена и всю оставшуюся жизнь теперь будет как про ложки, которые нашлись, а осадок остался. Если этой казни недостаточно — ну поступайте как хотите, Но прошу руководствоваться совестью».

Перерыв.

Перерыв кончился. Судья начала читать решение.

Судья Никишина постановила оставить решение Басманного суда без изменений, уточнив сроки домашнего ареста Итину – до 23 мая и Апфельбаум до 26 июня.

Источник публикации Catherina Gordeeva, Facebook